— Да ты шутишь, Прокоша!
Невозмутимый молчун чаровал её своим синим взором, и глубоко скрытое волнение выдавала лишь могучая его лапища, теребившая рыжую, веникообразную бороду. И верно, и честь праздника такого добавил ещё одно слово:
— Добро...
Чаша весов наконец-то заметно качнулась вниз, и качели стали только зыбиться, как детская люлька.
Конечно, Жене хотелось задать тучу вопросов: кто такие эти старики и как они это определили, но все слова сейчас показались лишними, ибо услышанного и так хватало с лихвой, чтоб за целый день только привыкнуть к мысли, что в её плоти не одна жизнь — целых три! Даже назавтра ещё останется и на послезавтра.
И только спустя три дня она кое-как обвыклась со своим новым положением и вспомнила, что не спросила мужа о единственном: кто они — мальчики, девочки? Или есть и те и другие? Она ждала, что Прокоша сам скажет, поскольку уже привыкала к его способности отвечать на незаданные вопросы, но он не сказал и имён не назвал, определённых стариками. Наверное, ему было всё равно, кто. Впрочем, и у Жени скоро пропало любопытство.
Однажды вечером она обнаружила у себя в светёлке новенький строганый стол и на нём — свиток выбеленной мягкой ткани, явно пролежавшей долгое время в сундуке. А ещё были нитки в клубке, иголки и старые зингеровские ножницы, почти источенные, но очень острые. Она и без слов поняла, что это и будет её первая домашняя работа — шить рубашки и пелёнки для будущих младенцев.
Это занятие отвлекло и увлекло Женю на целый месяц, и почти всё уже улеглось в душе, смирилось неведомым образом, но пошли дожди и стали желтеть листья. Обычного календаря погорельцы не держали, но точно знали, какой день седьмицы и какое число месяца, а Женя, чтобы не сбиваться со счёта, продолжала ежедневно писать в дневнике, и записи её становились всё короче. Жизнь с экономным на слова мужем-молчуном давала себя знать.
Когда же, по её расчётам, начался сентябрь, ей неожиданно приснился Рассохин. Непонятно, с какой стати, почему; ладно, если б вспоминала о нём, думала или воображала с ним близость, когда была близка с Прокошей. Возможно, где-то глубоко в подсознании отпечаталась мысль о побеге, запланированная на сентябрь, вот и пришло во сне, будто Стас лежит голый на куче песка возле глубокой тёмной ямы, вырытой бульдозером. То ли вскрышные работы на прииске, то ли пустыня кругом. Место непонятное, но сухой песок зыбится, утекает из-под него, а Стас не чует и вот-вот свалится. Женя хотела предупредить, чтоб отполз подальше, и проснулись с ощущением неясной тревоги.