Нога соскользнула с уступа, и вниз покатился камушек двухтысячелетней давности. Зеваки уже были оттеснены за волчатник, но несколько осколков всё же зацепили толпу, и снизу раздался усиленный мегафоном окрик:
— Эй ты, чудик! Лезь аккуратнее.
Но теперь можно было не обращать внимания на крики — на пути попалась быстро расширяющаяся трещина, и остаток пути занял не более пары минут. На верхней галерее, откуда в былые времена храбрые ахаи лили на врага кипящую смолу, не было никого. Соболь посмотрел на свои содранные ладони и присел в тени каменного парапета. Теперь, пока не повязали, надо было добраться до часовни. Зачем? А просто так — чтобы весело было. В конце концов, почему бы бойцу Спецкорпуса, следуя к новому месту назначения, не заглянуть в храм — причаститься и исповедоваться на всякий случай?! Помнится, в последний раз эту процедуру над всем взводом проделывал отец Анфим, полковой капеллан — как раз перед отправкой на ту самую операцию. «Что, греховодники, — припёрлись?! Ужо благословлю, так благословлю. Мало не покажется!» — Батюшка сам отслужил в десанте лет пятнадцать, пока его не контузило. А ведь неспроста оно возникло — это желание лезть на стенку — только-только созрел план отправиться в плавание, которое могло закончиться на дне морском, как на глаза попался шпиль вот этой самой часовни — Поминания Погребённых Водами. Значит, то ли душа пока не желает расставаться с судьбой, то ли судьба эту душу от себя не отпускает раньше времени. К тому же, оказывается, не так уж плохо сознавать, что ты хоть кому-то нужен или просто понадобился — пусть даже Родине, которая однажды уже чуть не пустила его на пушечный фарш. Но сознавать что-то более конкретное ещё рано — до 18:00 ещё не меньше часа, и можно приятно удивить Их Превосходительство своевременным появлением.
По галерее неторопливо двигались два попика в чёрных рясах, без особого любопытства поглядывая на Онисима — как будто каждый день по дюжине паломников берёт приступом их мирную обитель.
— Эй, отцы! — окликнул их бывший поручик, поднимаясь. — Как тут у вас насчёт благословить?
— Ну что — благословим? — спросил один попик у другого, теребя жиденькую рыжую бородку.
— Отчего бы не благословить, — отозвался другой, стягивая с себя лозу, которая служила ему вместо пояса. — Всё-таки надрывался человек, такую крутизну осилил. Давай — ты держишь, я благословляю.
— Отцы, полегче. — Онисим, сообразив, в чём дело, принял боевую стойку. — В Писании сказано: не принимай на себя ношу непосильную.
— Ого! Он нас ещё Писанию учить будет! — В голосе рыженького прозвучал боевой задор. — Обожди-ка, брат. Негоже двоим инокам одного мирянина усмирять.