— Звучит как сказка, — пробормотала я, не зная, куда себя деть: тюфяк был слишком пыльный, но стоять ноги уже устали, и в груди до сих пор ощущалась тупая боль.
Нет, правда! Остров, каторга, какие-то ценности… Мой мир всю жизнь ограничивался Черным Лесом, а в последние годы еще и крайней бедностью. Теперь его границы размылись, мир стремительно стал расширяться, и от этого шла кругом голова.
— Две недели назад Аделина сбежала, — не обращая на меня внимания, продолжал господин Ффруа. — Нам удалось перехватить ее письмо Марте. Она собирается явиться за своим.
Перехватить письмо? Кажется, теперь понимаю, по чьей милости я жалованье не могу получить… Мьярина наверняка подумала, что у меня неприятности, и решила не торопиться. Глядишь, потом и не придется расставаться с деньгами.
— Я-то тут при чем? — вопросила тоскливо.
— Отдай мне ларец и все остальное. — Джереми Ффруа подался вперед и сверкнул глазами. — Я выпущу тебя, заплачу и избавлю от встречи с Аделиной.
Обаяние этого человека постепенно переставало действовать на меня. Все чувства разом вопили об опасности. Что-то подсказывало, что дружелюбный и обходительный Джереми может оказаться куда неприятнее его грубой сестры.
— Говорю же, у меня ничего нет!
— Конечно, есть!
Мы обменялись решительными взглядами.
— Стала бы я прозябать в нищете, если бы у меня где-то были припрятаны сокровища? — Я решила воззвать к его здравому смыслу.
— Разумеется. — Здравый смысл у господина Ффруа оказался какой-то неправильный. — Все равно тут драгоценности не продать. А если Марта успела рассказать тебе о них, ты бы даже думать об этом не стала. Слишком много народу это ищет.
— Зачем иметь кучу денег, если ими не пользоваться?! — Меня стала разбирать злость.
Глаза Ффруа победно сверкнули.
— Рад, что ты это понимаешь. Ну что, давай договариваться?
Я мысленно взвыла. Ведь нормально же жили! Сборщик податей иногда наглел, лихорадка раз в год наведывалась, я хорошую работу получить не могла, — но в остальном нормально. И принесло же этих Ффруа на мою голову!
— Нет у меня вашего ларца! В первый раз о нем слышу!
— Вот упрямая уродка! — Он наконец показал свое истинное лицо, но меня, едва ли не в первый раз в жизни, оскорбление совершенно не тронуло.
Пусть я на лицо уродлива, зато он на всю голову и на совесть!
— Кому еще, кроме тебя, мать могла сказать? — уже не утруждаясь тем, чтобы держать себя в руках, шипел новый хозяин наших земель.
— Понятия не имею, мне было четыре года, когда она умерла!
Расскажи мне что родная мама, я в том возрасте все равно бы не запомнила. Но, видимо, понимание этой простой истины было выше сил нашего хозяина, потому что он с полной уверенностью заявил: