— Был разговор. Исайка рад породниться с таким великим государем. «За большую честь, — говорит, — почту». Просил посылать сватов, отказа, сказал, не будет.
— А Катерина знает о сем?
— Полагаю — знает. Вот согласна ли, то мне неведомо. Великий государь наказал мне только о согласии князя проведать и хорошенько усмотреть невесту. Пригожа ли, умна ли, добра ли. О всем этом повелел написать письмо и, посольство у хана творя, ждать ответа.
— Видать, велики у государя интересы к связям крымским, ежели, не глядя на невесту, порешил сына на ней оженить, — сказал Никита, укладываясь в постель.
Оба долго не могли уснуть. Боярин вспоминал мечтательно-задумчивые карие глаза Катерины. Глубоко запала ему в душу мангупская княжна.
А Никита Чурилов об Ольге думает. Вот отдать бы за боярина — лучше, знатнее да умнее жениха не сыскать. Надо обязательно показать Ольгу боярину. Не может быть, чтоб не полюбилась ему такая красавица… А там свадьба, большая родня, близость к великокняжескому двору…
Тихо в светлице, только вздохи слышны.
И княжна Катерина не спит в своих покоях. Русского боярина вспоминает. Почему он подолгу и как-то грустно вглядывался в ее лицо?.. Весть о том, что ее думают сосватать за княжича русского, Катерина приняла равнодушно, она уже заранее была подготовлена к своей судьбе. Так велось сысстари — редко дочери византийских князей шли замуж по любви, — чаще их увозили в чужие земли из-за расчета или для улучшения рода. Катерине хорошо знакома была судьба ее тетки, княгини Марии, которая пылко любила в девичестве сына иерея Фоку, но замуж была выдана за валахского господаря Стефана, которого так и не могла полюбить до старости.
Ей, Екатерине, легче, — она никого не любит. А князь, говорят, молод… Может, и не будет жестокой к ней судьба. А этот боярин так печально, так пристально смотрел на нее. Жалел, верно… Добрый, видно, человек. Это и по лицу видно. И красивый, статный такой…
На следующий день назначены были смотрины. Гости входили в парадный зал, здоровались с князем, с Катериной, пристально оглядывали ее. Беклемишев ожидал, что Катерина смутится, но она казалась спокойной, гостей приветствовала ровно, изредка что-то тихо говорила отцу.
Пока гости и хозяева обменивались взаимными поклонами, в зал вошел старый иерей Феодорит. Он произнес предобеденную молитву, после чего князь всех пригласил к столу, изящно убранному перламутровыми пластинками, на которых в серебряной посуде была разложена соленая и копченая рыба, масло, сыр и мед.
Затем в зал вошли молодые женщины и внесли на медных подносах любимое кушанье греков — тархану в больших глиняных чашах. Вслед за ними слуга внес медный сосуд с вином.