Прошла неделя, как от горенки Никиты Васильевича увели стражу. Теперь русское посольство ходило по городу вольно, однако в посольский дворик никто из татар не приходил. О существовании людей посольских во дворце будто забыли. Наконец, однажды под вечер, когда боярин совсем уже собрался отходить ко сну, в его спаленку в сопровождении Шомельки протиснулся толстый татарин.
— Образец великих и почтенных, рудник всех добродетелей, аг[58] собственного двора, источник счастья, рассадник могущества, да увековечит аллах его могущество, пресветлый бей-Ширин приглашает русского посла в свой дворец, — проговорил он.
Как только Шомелька перевел приглашение, Беклемишев сразу же стал собираться и повелел крикнуть Никиту Чурилова и стражу. Татарин, видимо, понял приказ боярина и торопливо сказал Шомельке:
— Посла приглашают одного. Я буду его проводником и охраной. Пусть посол верит благородному Ширину: его голова будет целой и невредимой.
Никита Чурилов стал отговаривать Беклемишева.
— Не ходи, Василич. Риск зело велик. Похоже на обычную татарскую пакость. Убить посла во дворце, видно, грехом считают, да и от людей будет неприлично. На улице снесут голову, и тела не найдем.
— Вам же ведомо, что я к Ширину пошел. С него, в случае чего, завтра спросите.
— Откажется, разбойник. Отколь нам знать, что сей человек от Ширина? Завтра, к тому же, будет поздно, коль тебя в живых не будет.
— Не о себе думать надобно — о деле, — ответил боярин. — Не пойти — скажут, струсил русский посол. Я иду один!
— Не гневайся, боярин, молодцов следом я все же пошлю.
Беклемишев кивнул головой и вышел вслед за татарином.
Дворец бея Ширинского по красоте и богатству не уступал ханскому. Татарин, сняв сапоги, повелел Никите сделать то же. Боярин отрицательно покачал головой, но его провожатый неожиданно сказал по-русски: