Его характеристики были меткими, точными, порою остроумными. Всегда ли верными?..
Постепенно я тут начинал с ним вести споры, убеждаясь в том, что одних он недооценивает, а других переоценивает. Это касалось не только любимых учеников, за которых отец готов был идти «на бой кровавый, святый и правый», как поётся в революционной песне, но и руководителей некоторых журналов нашего круга и руководителей ряда писательских организаций. Весьма часто отец выступал передо мною в роли их адвоката. Как это ни странно, но прав в итоге оказался я: некоторые «звёздочки», блеснув, угасли, а некоторые местные литературные тузы бесследно выпали из колоды не только должностной, но и творческой. Фамилии называть не хочу, но прошу мне поверить, что таковых – десятки…
Один из его учеников из Ленинградской области пригласил меня по грибы: места у них были воистину грибным царством, а грибы я любил. Вернулся я домой в Ленинград в тот же день на поздней электричке: местный культработник и начинающий драматург-одноактник меня разочаровал. Я написал об этом отцу. Он ответил в очередном письме: «Возможно, ты и прав. Я его переоценил! Так хочется дать дорогу людям из глубинки!..»
У нас с отцом была многолетняя частая и очень интересная переписка. Мои письма он сберегал, я его – лишь чисто литературные. В целом этот фонд мною уничтожен, и в архив я его не передаю, ибо он слишком личный. Ну, кому интересно, с какими бытовыми препятствиями он и я воюем! И всё же эта переписка меня радовала, дисциплинировала, оттачивала стиль. Отец всегда давал оценку не только содержанию моих писем, но и форме, разного рода приёмам. То есть, учёба и тут продолжалась!
Как я уже писал, мы с ним оба чисто бытовые текущие дела стремились сводить к минимуму. Возможно, в рабочей или крестьянской средах как раз этому уделяется постоянное и особое внимание. А нам бы это только мешало! Разумеется, мы не святым духом питались. Возникали проблемы с одеждой, обувью, билетами, гостиницами… В этом смысле отец был довольно избалован: транспортно-гостиничное хозяйство в аппарате Правления Союза писателей РСФСР было налажено весьма неплохо. Отец даже от каких-то обыденных забот обычных горожан отвык. Его рекомендовали в дипломатическое ателье на Кутузовском проспекте, где ему шили отличные костюмы. В литературных кругах он слыл щёголем. Однажды на каком-то большом расширенном заседании в Союзе писателей РСФСР зашёл разговор о том, что газета «Литература и жизнь» слишком стала много внимания уделять одежде, брюкам… В ту пору шли дискуссии о брюках широких и узких. Сатирики потирали руки: материал зачастую был просто анекдотическим. Отец тоже призвал с этой практикой кончать и больше внимания уделять текущей критике сугубо художественной, на что одна острословица из мира критики и литературоведения ехидно заявила: «Конечно, зачем нам говорить об одежде, когда у нас секретарь партийной организации пижон и стиляга!» Возникла новая дискуссия, и отец стал дамочке терпеливо объяснять, говоря словами Пушкина, что