Как дули в кулаки в Диканьке,
про то рассказывал отец.
И я порадовался – как же,
вот старожилы наконец!
И вдруг они: «Там всё расскажут…».
А сами что же?.. Ничего!
История – она поклажа.
С горы и в гору тяжело.
«Да вы не местные, дедуси!»
«Так сколько ж местных полегло!..»
И здесь войны топтали гусеницы
людей, и память, и село.
Кипели новые полтавы
в корсунь-шевченковских котлах
[193]и величали нашу славу
в совсем не давних временах!
И вспять бежали супостаты,
паля подсолнуховый мир…
Мы памятью такой богаты,
какой ещё не ведал мир!
Стандартный памятник цементный
в любой райцентр украсит въезд.
Для сердца он всегда бесценен,
для взора он не надоест.
Не каждый скульптор наш – Вучетич
[194].
И Аникейчик
[195] наш – один.
Но чтоб места увековечить,
пришлось цемент нам находить,
чтоб в этом пламени кромешном
войны, войны и вновь войны
сберечь бы мы смогли безгрешно
красу, которой нет цены,
красу достоинства людского,
красу сражений за народ.
Пусть мрамором сияет слово.
Стихам цемент не подойдёт.
Года двадцатые видали —
на хозпостройки шли дворцы.
По кирпичам их разбирали
не варвары, не подлецы,
а те, кого нужда томила,
давила ненависть к тому,
что называлось старым миром.
И рушились дворцы во тьму.
С Диканькой так оно и вышло.
Кто со смущеньем говорит,
а кто – начально-безразлично:
«А хай оно усе горит!»
Горит он вряд ли на работе,
такой философ записной!
А хату вот свою набьёт он,
как набивал карман деньгой.
До потолка всем, что престижно.
Куда там княже Кочубей!..
Крупней, дороже, выше, выше,
«Шоб всё було, як у людей!»
Всё это деду было чуждо:
богатство книг – вот капитал,
семья, в которой мир и дружба…
Но в облаках он не витал!
Был как металл его характер.
Умел он видеть далеко
и в смертный бой
вступал не славы ради —
он слышал звон
разорванных оков!
Соратников ругал за неучёность,
считал, что им бы книг, а не гульбы.
Он в гимнзистки вывел дочь-девчонку,
а сыну дал реального плоды.
Ищу, ищу училище реальное…
Ах, краеведы малых городов!
Всё и́щите вы в прошлом идеальное,
не помните простых его следов,
а в тех следах, не стёртых, не стираемых,
чуть в стороне от всех туристских мест
хранится, словно в сейфах несгораемых
истории особенный секрет.
Нам надоели схемы в монографиях,
учебных книг прямолинейный ход —
бывает, что простая биография
уму и сердцу больше принесёт.
И вот отец в фуражке реалиста
ушёл по Украине огневой
с мечтою стать бойцом-кавалеристом
в борьбе за новый социальный строй.
Он старого сполна успел изведать,
ровесник века, за семнадцать лет,
хотя, на первый взгляд, крутые беды
ему не затмевали белый свет.
Он рос в семье, добросердечьем славной,