Представьте, доктор, какое действие может иметь камень в несколько килограммов, сброшенный с высоты ста пятидесяти или двухсот метров! Пока я наверху выгружал свой камень, я видел, как они каждый раз смотрели в бинокль вниз, подсчитывали убитых и результат записывали в блокнот. Один из камней попал прямо в голову Радосава Джуровича из Гучи, когда он трудился на дне каменоломни. Значит, за его голову кто-то из немцев получил бутылку пива! Вот сколько стоила наша жизнь в лагере! Мертвого Радосава подняли наверх и увезли в крематорий.
Зимой мы работали до пяти, а летом до восьми часов. Возвращаясь в лагерь, каждый из нас должен был прихватить с собой камень весом не менее пяти килограммов. Люди, которые едва держались на ногах, усталые и голодные, должны были таскать и этот дополнительный груз. На тележках мы везли своих погибших и раненых товарищей. Во время ходьбы мы должны были петь, каждый рабочий отряд имел свою песню, которую выбирал командир отряда. Мы пели песню «Прилетела птица», чьи слова на немецком мы обязаны были знать наизусть. Сначала мы даже не понимали, что они означают. Говорили, что наш бригадир посвятил эту песню женщине, которую любил. Я до сих пор помню начало этой песни:
«Ein Vogel ist vorbei geflogen
Wann mit dir war ich zusamen…»
Представьте колонны рабов, которые несут камни и поют! А шарфюрер покрикивал, чтобы шли быстрее и пели громче. Как-то раз в колонне рядом со мной шагал еврей, который был широко известен в лагере силой своего духа и готовностью прийти на помощь каждому. Все звали его просто Симон. Сразу скажу вам, о ком идет речь. Это известный «охотник за нацистами», Симон Визенталь. Позже я еще расскажу вам о нем. В тот день он предложил нашей колонне не петь, а орать, это принесло свои плоды – после такого бригадир был доволен, когда мы тихонько напевали.
У ворот нас вновь встречали женщины, играющие на скрипках. Их игра и наша песня соединялись в плач страдальцев. Затем на «апельплаце» начиналось новое мучение. Перекличка длилась бесконечно, и мы, обессиленные и голодные, должны были стоять во время нее часами, а если кого-то не хватало, то она затягивалась до полуночи. Зимой все это происходило при ледяном ветре, морозе и снегопаде. На перекличке должны были присутствовать все: живые и мертвые, больные и обессиленные. Мертвых проверяли под конец. Если кому-нибудь из начальства захочется песен – грянет хор в тысячу глоток. Случалось, что начальник был недоволен исполнением, тогда песню повторяли один или несколько раз.
Только когда число заключенных сойдется, живые расходились, больных уносили в госпиталь, а мертвых – на сожжение. Звучала команда: «Уборщики трупов, к воротам!» И колонна лагерников с телами умерших отправлялась в крематорий. Покойника обычно уносили вдвоем. В бараке нам тоже не было покоя. Случалось, что после ужина (если удалось что-то приберечь на ужин) звучала команда приниматься за уборку помещений, а это могло затянуться до глубокой ночи. Надо было отскребать пол, вытряхивать постель, истреблять паразитов, мыть миски, параши и окна.