Неописуемая радость охватила весь лагерь. Не было конца не только нашему счастью, но и нашей скорби по погибшим товарищам. Мы отправились на склад, где хранилась одежда умерших заключенных, и здесь Божидар нашел одежду своего отца Вукосава Митровича из Пухова. Божидар надел ее и в ней вернулся домой. Мы одевались в то, что подходило нам по размеру. Я надел гражданский костюм из сукна и черную шляпу, какие носили евреи. Я обул туфли и еще пару прихватил про запас в дорогу. Взял и сумку, похожую на наши крестьянские, сотканные на домашнем станке. В здании комендатуры мы нашли консервы, но не осмелились их съесть, опасаясь, что они отравлены. Тут же были целые горы пустых бутылок. Наконец мы вошли в кабинет коменданта лагеря, высокого светловолосого палача, которого звали Цирайс. Обрен позвал меня посмотреть, как он сидит в кресле коменданта, и спросил:
– Ты мог себе представить что-нибудь подобное, отец?
– Нет, Обрен, неисповедимы пути Господни.
На стене висел огромный портрет Гитлера. Божидар сорвал его, швырнул на пол и сказал:
– Ну, теперь и умереть не жалко!
Ящики столов были вытащены, бумаги разбросаны повсюду, в последние дни немцы уничтожали самую важную документацию, чтобы она не попала в руки освободителей, что-то, возможно, они унесли с собой. Я попросил Обрена уступить мне место коменданта лагеря Франца Цирайса. Расположился в кресле, перекрестился и поблагодарил Бога за то, что дал мне возможность дожить до этого дня. Через мою жизнь прошли три кровопийцы: Атанас Ценков в Варне, Светозар Вуйкович в Банице и Франс Цирайс в Маутхаузене. С ними со всеми я встречался глаза в глаза (однажды комендант нашего корпуса отправил меня с рапортом к Цирайсу), и вот видите, доктор, я жив до сих пор, а их унесло прочь на волнах взбесившегося времени, их имена черными буквами записаны на страницах истории нашего мира.
Итак, доктор, немцы бежали в одну ночь, как крысы с тонущего корабля, а мы, оставшиеся в живых, вели себя как сумасшедшие. Нас словно переполняли новые силы, желание новой жизни. Некоторые падали на землю, целовали ее, крестились, воздевали руки к небу и кричали: «Свобода! Свобода!» Кричал и я, мы орали, как сумасшедшие, не столько потому, что после бесчисленных смертей вокруг нас нам удалось выжить, сколько потому, что нам удалось пережить наших палачей. Вуйкович в последний момент не дал мне умереть в Яинцах, чтобы отослать меня в самый страшный ад на земле – в гитлеровский крематорий, где душа медленно уходит через дымовую трубу. Но вот он я, пережил и это, а он убит и выброшен на свалку цивилизации.