В день четвертого мая 1945 года с нами, оставшимися в живых, происходило нечто величественное, возвышенное. На просторном «апелплаце» Маутхаузена мы пели и плясали. Все танцевали, кто что хотел и кто как мог. Божидар Митрович из Пухова, в одежде своего отца Вукосава, казненного в Банице, повел коло. К нам присоединились многие иностранцы. В круг встал и Симон Визенталь, но тут же, как подкошенный живой труп, свалился наземь. Падали и другие. Изможденные, живые скелеты, у них просто не хватало сил радоваться. Некоторые скончались тут же, на самой заре свободы.
А сейчас расскажу вам о том, что так и осталось для меня загадкой. Не знаю, каким образом, у Визенталя на лагерной форме перед номером заключенного стояла буква Ю в небольшом треугольнике, как у политических заключенных из Югославии. Может быть, он выдавал себя за югослава? Или дело в чем-то еще? Знаю, что он нас, югославов, очень высоко ценил, считал честными и храбрыми людьми, хотя, конечно, не все мы были такими. В народе, объединенном общим названием «югослав», встречались настоящие кровавые палачи, их имена известны. Я этого общего имени стыдился. На нашу нацию сербов, как покрывало на покойника, натянули это отвратительное название. Было бы много лучше, если бы до этого безобразного, для сербов трагичного, государственного образования вообще не дошло. То, что для нас это было роковой ошибкой, стало ясно еще во время Второй мировой войны, а особенно подтвердилось в кровавые девяностые.
Доктор, я позабыл многое из того, что происходило в те майские дни в лагере пыток и страданий. Но и то, что осталось в памяти, может вам дать представление о том, как это было.
Картины боли и радости навели меня на мысль собраться всем православным и вместе помолиться за души наших погибших товарищей. К нам, сербам, присоединились русские, украинцы, греки. Не уверен, были ли среди них румыны и болгары. Я держал в руке свой крест и читал слова молитвы, а остальные за мной повторяли. У многих не было сил стоять, они сидели или лежали, молясь Господу.
Увидав крест в моей руке, католики и протестанты были потрясены. Ко мне лично подошел французский епископ Виньерон и спросил, как мне удалось все это время его хранить. Я как-то сумел ему объяснить, что прятал крестик как мог и как умел. Наша молитва привлекла внимание всех оставшихся в живых арестантов. Закончили мы словами «Аминь» и «Слава Господу».
Первые дни мая в том году выдались теплыми, и трупы погибших на территории лагеря начали припахивать. А было их очень много, лежали повсюду, в последнее время немцы, предчувствуя конец, перебили особенно много заключенных.