Так я остался один. Как и в 1918-м, с торбой за спиной и с надеждой в сердце я отправился в путь по просторам своей освобожденной родины. Через два дня я дошел до Белграда. И сразу же устремился в Баницу, какая-то сила влекла меня туда неудержимо. Перед главным входом стоял охранник в форме с пистолетом на боку, очень молодой. Когда он увидел, что я хочу войти, он крикнул:
– Что болтаешься здесь? Кто ты такой?
– Я сидел в этом лагере…
– И тебя тянет сюда вернуться? Давай, давай, ступай прочь!
– Не надо так, сынок, ты не видел всего того, что я видел, не пережил столько, сколько я пережил, – сказал я ему.
– Я и не должен ничего видеть. Вход запрещен, ответил он строго.
– Будь человеком, дай мне еще раз пройтись по этому месту.
– Я же сказал тебе, нельзя. Сюда больше никому не разрешается заходить.
– Ну пусти меня хоть на десять минут.
– Ну ладно, раз ты такой упертый. Но ни минутой дольше.
Так он наконец смилостивился и пустил меня внутрь. В первую очередь я отправился в номер девять, где мы провели последнюю ночь перед расстрелом. Встал в центре и перекрестился. Перед глазами у меня были лики мучеников, которых назавтра казнили. Я стоял и вспоминал, как мы провели эту страшную ночь, что мы говорили друг другу, что переживали. Призрачная тишина действовала на меня угнетающе. Я вновь услышал их вздохи и голоса. Видел их позеленевшие лица, обезумевшие глаза. Я не мог все это выдержать и вышел.
Затем я отправился к левому крылу, в третий корпус, где находились тюремные камеры. Зашел в ту, куда меня заключил Вуйкович в надежде, что я его исповедаю. Через маленькое окошко увидел кусочек голубого неба, которое в ту пору было хмурым, осенним. И снова услышал слова палача:
– Отец, я хочу, чтобы вы меня исповедали, нет мне покоя…
И вновь слышал свой ответ:
– Нет! Я никогда не соглашусь! Место пыток не годится для того, чтобы проводить в нем возвышенный, богоугодный обряд…
Вновь на меня пахнуло сыростью тюремных стен. Вновь заскрипела дверь, но теперь ее открывала и закрывала моя рука, а не рука надзирателя или того самого злодея. Теперь я могу сколько угодно открывать и закрывать эту дверь, могу сам входить и выходить. Я повторил это несколько раз. Лег на дощатую койку и посмотрел на потолок. Потом встал и вышел.
Я пришел на площадь, где происходила перекличка. Вокруг себя снова видел измученные лица: Борисава Гавриловича, пекаря из Гучи, Петрония Пайовича из Турицы, Владимира Цикича из Граба, Божидара Кочовича из Лиса, Тодора Зелёвича из Тияня и многих других. Все они остались в общих могилах в Яинцах, а может, их пепел развеян над Маутхаузеном. Я хотел бы остаться дольше, но мое время истекало. Я вернулся к воротам и спросил охранника: