Философ взглянул на меня искоса, и в прыгающем свете факела мне показалось, что глаза его – как две большие плошки.
– Да как тебе сказать, брат Александр… – он на минуту задумался. – Всё одновременно и так, и не так. Я действительно учу людей, что надлежит вернуться. Вернуться туда, куда поместил нас Господь Бог, на то поприще, которые мы должны проходить, чтобы подготовить душу к вечности. Это я и называю «подлинным местом». А не так – потому что ты пока не понимаешь моих слов, воспринимаешь их иначе, чем следует. Вот что такое, по-вашему, место? А?
Ну точно учитель в школе! Отвечу правильно, похвалит, ошибусь – потянется за розгой.
– Место – это положение в пространстве. Разве не так?
– Очень примитивно, брат Александр, – мотнул он головой. – Место может быть не только в пространстве и не только во времени. Поэтому, когда я зову людей вернуться в подлинное место, я не имею в виду, что они должны пойти пешком на три мили к северу, или верхом отправиться к отрогам Халайских гор, или ещё куда-нибудь. Им надлежит сделать нечто не ногами своими и не руками, а умом. Не рассудком одним лишь, а всем тем, что отличает человека от животного. Можно и так сказать: духовное усилие. Но ты ведь тут же начнёшь допытываться, какое именно? Потому что духовное усилие для тебя означает только молитву. Тебя так учили. И ты, разумеется, заподозришь, что молиться я предлагаю не Господу, а кому-то иному. Правда ведь? Раскусил я тебя?
Философ держался так, будто это он вёл допрос, а не я. Будто это у него ключи от кельи и он, а не я, может выйти отсюда в любой момент. «При взятии сопротивления не оказал, – вспомнил я отчёт листопадских защитных. – Вёл себя благопристойно, однако назвать подлинное своё имя отказался, объяснив сие тем, что знание таковое для нас пока бесполезно».
– Пока что я только слушаю вас, Философ, – тонко улыбнулся я. – Выводы следует делать не раньше, чем узнаешь достаточно. Вы говорите, говорите. Итак, «подлинным местом» вы называете не положение в пространстве. Хорошо. Но у меня вопрос: а почему вы не считаете подлинным местом эту вот темницу? Или то село Бобровье, где вас наши люди захватили спящего?
Захватили… Уж как мы гонялись за неуловимым еретиком, скольких людей расспрашивали, скольких защитных внедрили в местные сёла под видом захворавших странников и гусляров… а брат Арсений, глава листопадских защитных, нашёл самое простое решение.
Золото.
Три десятка полновесных имперских динаров за точные сведения о местонахождении Философа. Причём не через глашатаев, а умнее – пустив на ярмарке слух. Слухам у нас верят куда больше, нежели императорским эдиктам и церковным объявлениям. Слаба, слаба повреждённая грехом человеческая природа! И падка на деньги. Сребролюбие – корень множества грехов, говорил авва Прокопий. А златолюбие – уж тем более. И корень, и стебель, и плод.