— Мне что-то нехорошо, пойдёмте в тенёк, — солнце сегодня разошлось не на шутку, от всей своей широкой души согревая мир.
— Пойдём, дорогая, — взяла под ручку свою подопечную, — кстати, чтобы без компаньонки приезжала в первый и последний раз.
Нравоучительный тон разбивался о лёгкий гул, охвативший блондинистую голову. Она и без неё знала, что нарушает правила, но, поскольку, сам король назначил Друзэллу ей в наставницы, то наличие той на приёме вполне сглаживало ситуацию. В конце концов, именно она настаивала на обязательном присутствии в этом балагане престарелых куриц. Была бы Любина воля — сидела бы она сейчас дома и стригла нитки для Моне. Ей настолько понравилось ткать, что она решила штраф за полученные ранее повреждения взять натурой, то есть ткацким станком. Накупила шерстяных ниток и теперь резала их семисантиметровыми кусочками для будущего панно в стиле любимого импрессиониста. Иногда, но времени катастрофически не хватало, а вдохновение терзало. «Утро на Сене в Живерни» — одна из её любимых картин, которую она планировала воплотить в ворсе. Люба вообще любила воду во всех её проявлениях, в том числе и на полотнах.
Опустившись на скамеечку, девушка откинулась на спинку, чувствуя, что головокружение не желает отступать, более того, усиливается.
Вскоре ей стало настолько плохо, что она даже не заметила, как телепортационный вихрь закрутил тело, а после выплюнул на каменные плиты пола. Не успев ничего сообразить, Люба почувствовала, как её больно хватают за волосы, раскрывают пальцами рот и засовывают туда кляп. Солоноватый и подозрительно длинный. Автоматически она попыталась отбиться, но вторая рука похитителя сдавила шею, окончательно перекрыв доступ кислорода. Вот тогда девушка испугалась по-настоящему и распахнула зажмуренные глаза. То, что предстало перед ними, ей совсем не понравилось: крутые завитки чёрных волос, вытекающая из них дорожка, разделяющая поджарый живот надвое, далее она впадала в обширное озеро настолько густой поросли, что из добытой шерсти вышел бы неплохой коврик. На худой конец носки. А вот то, что она увидела выше, повергло её в не меньший шок, чем осознание природы кляпа.
На неё смотрела молодая и, соответственно, более темноволосая версия Базальда с той лишь разницей, что глаза были карего цвета, а губы полнее. Сейчас они растягивались в настолько отвратительной улыбке, что впору её назвать оскалом похотливого койота или чем-то вроде этого.
— Привет! — он улыбнулся ещё шире, ослабил хватку на горле и задвигался. Сильно, до конца, не считаясь ни с её потребностями в кислороде, ни с естественными рефлексами.