— Так и есть, Саша.
— Подавай вам Боже, Иннокентий Германович, подавай Боже. Там для вас работы много, в этих заграницах все сплошь сумасшедшие с деньгами. А наш-то дурдом зачах! Врачи-сёстры разбежались, харч хужее некуда, тараканы — и весь харч. То ли дело при Константин Петровиче: чистота, лепота, душа у праздника! Меня ведь выписали, Иннокентий Германович! Стыда у них нету: небуйный ты, говорят, неопасный. А куда мне? Я ж там, в дурдоме, жизнь прожил… Да вышло, что к лучшему. Кто это с вами? Деточки ваши?
— Познакомься, это Лена, моя дочь.
Сашин взгляд оказался не менее материален, чем рука. Маленькая мохнатая лапа — бабушка бы сказала, «домовой погладил». У Лены зачесалось в носу, и она расчихалась. Трещины на Сашином лице пришли в движение с растительной медлительностью, превращая улыбку в плаксивую гримасу. Из выгоревших глаз брызнули самые настоящие слёзы.
— Дочка? Эх… Иннокентий Германович, чего тут скажешь!
Кроме стула, возле яблони имелись стол и кровать. Нырнув с головой под замасленное ватное одеяло, Саша рыдал.
Иннокентий тронул его за плечо.
— Прошу прощения, Саша, мне не стоило привозить сюда Лену. Я, собственно, хотел…
Рыдания притихли, но Саша явно не собирался покидать убежище.
— Отвык я, Иннокентий Германович, — шмыгая носом, отозвался он. — Я да мама, никого нам не надобно. Лекарств бесплатных в аптеке нет, в дурдом не кладут. Мама на мою пенсию дрова покупает. Спрашивайте, чего хотели, и уводите её. Нельзя мне с ведьмами, мне надо в тишине да в бодрствовании пребывать в своё последнее время.
Лена почувствовала себя идиоткой (обычное дело). Рома прыснул, Иннокентий строго на Рому покосился.
— С дурдомом могу помочь, — предложил он.
Некоторое время под одеялом было тихо: Саша обдумывал предложение.
— Лекарствами помогите, если можно, — пробормотал он.
— Хорошо, — кивнул Иннокентий.
— Теперь спрашивайте.
— Пожалуйста, посмотри молодого человека: нет ли на нём чего-нибудь… — Иннокентий пошевелил пальцами, — по твоей части. Была возможность подцепить.
Саша завозился под одеялом. Взвизгнула продавленная кровать.
— Нагляделся уже, хватит. Ничего на вашей дочке нет, кроме собственного еёйного ведьмовства. Зверь при ней живёт, она его кормит. Вас птица стережёт, я всегда вам говорил, а парня волк уж надкусил, не бросит, выпьет душу через темечко. Алчет, в спину зрит. Уходите, очень вас прошу!
Саша захныкал в подушку.
— Прощай, Саша.
Подтолкнув вперёд себя Рому с Леной, Иннокентий заспешил к выходу по растрескавшейся бетонной дорожке. Навстречу семенила Анна Михайловна с магазинной пластиковой корзинкой, откуда торчали перья лука и горлышко бутылки.