Там философствовали мужчины. Караджов расслабился, счастливый Калоянов тоже весь преобразился.
— Вроде к свадьбе идет дело, а, Караджа? — подмигнул он. — Пожалуй, и ты вроде меня станешь отцом на склоне лет?
До чего же ты наивен в этих делах, подумал Христо. Но кто в них не наивен?
— Стар я для этого, браток.
— Да ведь и я был стар, — ликующе вздохнул Калоянов. — А вот посмотри, что вышло!
— Что и говорить, чудо из чудес! — воскликнул Караджов.
Растроганный Калоянов не удержался и обнял его за плечи.
— Караджа, как приятно, что ты радуешься, в наше время, скажу я тебе, друзья познаются не только в беде, но и в радости…
Нежданная беременность Стефки взбудоражила и омолодила Калоянова, улыбка не сходила с его лица. Не так давно, когда Калоянов поделился своей радостью с Караджовым, Христо прекрасно сыграл свою роль: обнял его и потащил в первую попавшуюся пивную. А потом, стоя в обнимку на нетвердых ногах, они преподнесли Стефке два огромных букета цветов. В тот же вечер Калоянов узнал о знакомстве Караджова с Ледой и торжественно заявил, что иногда он готов прощать даже врагов своих, а уж о друзьях и говорить не приходится. «Хотя, — добавил тогда Цвятко, — Диманка не заслуживает обиды, ей-богу не заслуживает»…
— Поздновато приходят радости, браток, старею я, — внезапно пожаловался Караджов.
Но Калоянов не понял его.
— С молодыми флейтистками и я мог бы показаться старым, — опять подмигнул он.
— Я даже не притронулся к ней, — доверительно сказал Христо. Калоянов не поверил. — Не могу.
— Ты, часом, не влюблен?
— Привязался я к ней, сам не знаю, почему.
— Девушка, как видно, порядочная. Хотя, скажу тебе как другу, мне очень жаль Диманку.
— Может быть, и я в чем-то виноват, — помолчав, проговорил Караджов.
— Неужто вы не можете поладить, уступить друг другу?
Караджов вздохнул:
— Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
В гостиную вошли женщины — принесли кофе и фрукты.
— Опять совещание! — певуче начала Стефка. — Не боитесь, что так недолго и состариться?
— И помереть, — мрачно добавил Караджов.
— А если я хочу остаться бессмертной? — игриво вставила Стефка.
— Бедная земля, она бы и одного столетия не вынесла нашего бессмертия.
— Какой ты жестокий! — Она ласково шлепнула Караджова по щеке. — А мне хочется танцевать…
Они начали покачиваться в ритме блюза, а Калоянов никак не мог приноровиться ни к блюзу, ни к Леде — он выучился танцевать только танго. Будь он чуть наблюдательней, то мог бы заметить, как пальцы его жены сжали плечо Караджова. Но он ничего не замечал.
Караджов прекрасно понимал порыв Стефки, но оставался холоден: не испытывал волнения от прикосновений к ее налитому телу, не вспоминал пережитого, оно для него было мертво. Мысль его витала где-то далеко-далеко. Он размышлял о сущности мужчины, об отвлеченности его натуры, о том, как быстротечна страсть, и об этом безразличии к зарождающейся жизни; о том, на какое одиночество обрекает мужчину бытие, как гнетут его мелочи жизни. Неспособный терпеть однообразную повседневность, он грозится преобразить ее в соответствии с собственными идеями и замыслами, его натура не довольствуется чувственными утехами. Посматривая на танцующих Калоянова и Леду, он ощутил в душе холодок: есть что-то смехотворное в этой жизни…