— Вот это, желтое? Рапс. — Тот возражал, что не рапс, а горчица. — Рапс, дяденька, рапс, горчица совсем не такой цветок.
— Горчица вовсе не цветок, герань — другое дело, герань — цветок.
— Цветок, дяденька, раз цветет, значит, цветок.
— Горчица — это растение, — стоял на своем шофер и так круто повернул, что завизжали покрышки.
— Ну ладно, только к чему такие страсти? — Евлогия подтолкнула локтем усмехающуюся Диманку.
— А ты не зли меня, поняла?
Но через несколько сот метров Евлогия повторила как бы про себя:
— Цветок, конечно.
Шофер тоже, выждав какое-то время, повторил:
— Растение. — И на такой скорости очертил круг на площадке перед музеем, что пассажирки чуть не вылетели из машины.
— Девушка, — сказал он, — слава господу богу, что я успел женить сына. А то ведь, неровен час, могла бы ты снохой моей стать. Мигом спровадила бы меня в могилу.
— Цветок, — очень серьезно сказала Евлогия, и все трое громко рассмеялись.
— Дженева дочка, верно? — спросил шофер. — Правду говорят — яблоко от яблони!.. Ну, счастливо, в другой раз заплатишь. — И уехал, махнув рукой.
Они вышли за село. В речушке плескалась стая гусей, высоко в небе кружил ястреб. Евлогия предложила подняться к капищу.
— Мне ужасно нравятся языческие обычаи — дико, но честно! Если встречу язычника, непременно выйду за него замуж, не веришь? Нет, серьезно, для меня главное — чтобы в человеке не было фальши.
— А если твой язычник захочет принести тебя в жертву?
— Ну и что? Куда хуже, если человек расточает клятвы, а потом с глаз долой — из сердца вон… Мама родная, какая здесь красота!
Они стояли на зеленой полянке и благоговейно смотрели на открывшуюся перед ними картину.
Диманка вернулась домой в полном изнеможении. Нелегко было карабкаться по крутым тропам к капищу, продираясь сквозь густые заросли кустарника следом за ловкой, как козочка, Евлогией. Диманка опустилась на диван, расслабилась и долго лежала так в омывающей ее тишине, словно в бассейне с прохладной чистой водой. И задремала.
Разбудил ее щелкнувший замок входной двери. Она поняла, что это Тих, но не нашла в себе сил подняться.
— А, ты здесь? — удивился он, видя, что она лежит в темноте. — Уж не заболела ли?
— Я очень устала… Ты только сейчас с работы?
— Странно, раньше ты так не спрашивала. Нет, не с работы.
— От дяди Стоила?
Он опять удивился.
— Откуда ты знаешь?
— Во всяком случае, не от тебя.
Константин заходил взад-вперед по комнате. Диманка вглядывалась в его фигуру, походку, выражение лица так, словно увидела его после долгой разлуки.
— Я собирался тебе рассказать… Немного погодя.