— Пойдемте, — сказала Фели. — Мне надо еще раз пробежать псалом, и у меня нет времени…
Она махнула рукой в мою сторону с таким видом, будто говорила: «на некоторых». Ей очень хотелось скорее сесть за орган, знала я. В конце концов, сегодня ее официальный дебют в роли органистки.
Отец продолжал рассеянно смотреть в поля, но когда Фели и Даффи двинулись к двери в церковь, он медленно — почти послушно — пошел за ними.
Даффи оглянулась на меня через плечо, как будто я уродец в пип-шоу.
Что, черт подери, — задумалась я, — может происходить с продажей Букшоу? Я была так занята своими заботами, что даже не подумала спросить.
Не осмелилась спросить.
Но теперь, когда я увидела отца, похожего на привидение, глубоко внутри меня что-то зашевелилось.
В некотором роде я им гордилась. Какие бы демоны ни грызли его нутро, они не воспрепятствовали ему исполнить свой пасхальный долг. Где-то внутри мой отец оставался человеком, имеющим веру, и я надеялась ради него самого, что этого будет довольно.
— Сюда, — говорил Адам, уводя меня за церковь, дальше по кладбищу, мимо дремлющей вечным сном Кассандры Коттлстоун на берег реки.
Я вздрогнула, вспомнив, что однажды на этом самом месте столкнулась с убийцей Горация Бонепенни. Это было почти год назад, но с тем же успехом могло быть в прошлой жизни.
Адам спустился по влажному берегу и вырвал из земли пучок нарциссов.
— Вы испачкаете ботинки, — заметила я.
— Уже. Ты права, — сказал он, мельком глянув вниз, но не придавая этому значения.
Он снова забрался наверх и достал из кармана жилета перочинный ножик.
— Ты знаешь, что это? — спросил он, нарезая луковицы на ломтики.
— Нарцисс, — ответила я.
— А еще?
— Нарциссин, — сказала я. — Содержится в корнях. C>16H>17ON. Смертельный яд. Если кто-нибудь тебе мешает, накорми их вареными луковицами нарциссов и сделай вид, что думал, что это просто лук.
— Фью! — присвистнул Адам. — Ты определенно разбираешься в луковицах, да?
— Именно, — ответила я. — И в нарциссах тоже.
Прохладными кусочками корней он начал аккуратно натирать мое лицо, одним ломтиком за другим, напевая за работой:
— Едва проглянет в полях златоцвет —
Гэй-го! С девчонками в дол зеленый!
Наступает года лучший расцвет,
Алой крови власть над зимой студеной.
[58]У него был приятный голос, и он пел с такой уверенностью, будто привык выступать на сцене.
— Что это значит? — спросила я. — «Алой крови власть над зимой студеной».
— То, что кровь доминирует, — ответил он, — даже в самой холодной среде.
Почему-то я вздрогнула, и это не просто потому, что Адам втирал мне в лицо и шею охлаждающий яд.