Сыч встал:
— И все же, Андрей Арнольдович… простите, Петр Иванович. Хоть бы сотенку…
— Да ты что, в своем уме? — уставился на него Зубов. — Не сегодня-завтра советские деньги полетят, как пух по ветру. Войска фюрера взяли Сху, вот-вот в Сухуми придут, а тебе деньги. На кой они тебе кляп? В нужник ходить?.. А записка моя — это документ. Это, если хочешь знать, дороже денег. Подумай своей башкой! Придут немцы, утвердится новая власть, ну и что ты купишь на советские деньги? Шиш! А подашь записку — тебе и почет, и уважение, и, можно сказать, всякие другие блага. Ты ж, выходит, в подполье действовал, рисковал. Голова — два уха! Тебе добра желаю, а ты…
— Я понимаю. Все понимаю… Но сами знаете, хоть на пол-литра…
— Слушай, чертов Сыч, — Зубов нахмурился. — Про все, что здесь говорено, никому ни слова! В противном случае… Без всякого суда… Ферштейн?
Хозяин окончательно переменил пластинку:
— Что вы, Петр Иванович, да и не надо мне никаких денег. За совесть я. Вот придут товарищи… виноват, господа немцы, уж тогда… А жалко, папеньки вашего нет, очень жалко, они-то как бы возрадовались. Как воздовольствовались бы! Всю жизнь они, папенька ваш, про заграницу мечтали, про интервенцев, значит… Уж они бы теперь! Да что говорить-то…
— Ладно, хватит. До скорой встречи.
— Счастливенько, — спохватился Сыч. — Гладенькой вам дорожки.
Зубов шагал по улице, прихрамывая и стуча палкой с железным наконечником о мостовую. На груди у него две алых полоски — нашивки за ранения, медаль «За отвагу». Со стороны — солдат-вояка. Даже Сыч и тот ухмыльнулся: комар носа не подточит.
Повстречавшийся на углу старик окинул бойца отцовским взглядом, почтительно уступил дорогу: проходи, герой. А Зубов даже головы не повернул. Впереди показалась группа военных. С ними лучше не встречаться. Зачем рисковать? Свернул в переулок. Зубова беспокоила вчерашняя встреча с Головеней. Ночь не спал, обдумывал, как быть. Ведь лейтенант наверняка донес куда следует. Надо уходить. Спасаться.
Миновал развалины, дальше — пустошь. В городе заметны перемены: все меньше людей, больше развалин. Уходят люди. И лишь по-прежнему гудит базар-миллионка… Рядом с базаром — отцовский дом. Та же зеленая крыша, кипарисы у фасада. С угла вход в винный погреб.
Зубов оглядел родное гнездо. На стене вывеска: «Отделение связи». На стеклах — крест-накрест — белые бумажные полоски. Подмывало зайти в дом хоть ненадолго, на одну-две минуты, глянуть и назад. Но как ни велико было искушение, переломил себя. Опасно все-таки: еще кто-нибудь из знакомых встретится.