— Не могу знать. Подарила, а фамилии не назвала.
— Там, на выгоне, живет… Новые ворота.
— Именно так. Новые.
— Тогда она, Гавриловна. — Помолчав, с грустью добавила: — Совсем одна осталась. Двух сынов убили, третьего проводила — тоже не слышно.
Дверь отворилась. Вошел Пруидзе.
10
Весь день Головеня и его друзья провели в Выселках.
Думали, обсуждали: куда двигаться, как обойти фашистов? Враги и слева и справа устремляются к горам, как видно, собираясь с ходу овладеть ими. Здесь, на хуторе, их пока нет, но ведь появятся. Наверняка прочешут сады, рощу и этот массив конопли, поднявшейся в рост человека.
К ночи небо заволокло тучами, запахло дождем.
— В непогоду — оно сподручнее, — сказал Донцов.
Пруидзе перекинул через плечо связанные ремни, подошел к лейтенанту.
— Прошу.
Став ногою в петлю, будто в стремя, Головеня обхватил солдата за шею: так совсем удобно. Да и солдату легче.
Согнувшись, Пруидзе быстро скрылся со своей ношей в конопле. Донцов поспешил за ними. Наталка, проводив их взглядом, вернулась в дом — молчаливая, угрюмая. Прошла на кухню, в горницу. Представила, как она будет здесь одна. На глаза навернулись слезы. Схватилась за голову: что же делать? Может, пока не поздно, уйти вслед за бойцами? С ними бы хорошо. Да и раненому в пути хоть немного поможет. Ведь надо пройти не километр, не два…
От мысли, что она больше никогда не увидит простых, добрых людей, стало грустно.
Тревожила и своя боль, своя нелегкая судьба: осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Надо было идти, искать деда, а куда идти? Где он теперь? Может, и в живых нет…
Сидеть, ничего не делая, невмоготу.
Подхватила подойник: пора корову доить. Подошла к сараю, остановилась и минуты две вслушивалась: тишина вокруг, будто и войны нет. Но это только кажется. Здесь она, война, притаилась… Темно в хатах. Пора зажигать огни, а люди не решаются…
— Лыся, Лыся, — поднесла к коровьим губам кусочек хлеба. — Да стой ты, Лысуха!
Теплыми струйками зацвиркало молоко. Стоит, пожевывает Лысуха. Молока, как никогда, много. Только присела, а уже почти полный подойник.
Когда вышла из сарая, вновь подумала о соседях: где они? Кажется, что в хуторе ни одной живой души не осталось; в самом деле, ни шороха, ни звука… Стало страшно. Ступила на крыльцо и вздрогнула, услышав скрип калитки. Кто это?.. Перед ней солдат: в одной руке мешок, другая беспомощно повисла; из прорехи на рукаве выглядывает бинт. Поняла — раненый.
— Может, молоко есть? — тихо спросил незнакомец.
— Только подоила. Парное.
— Давай, — отозвался солдат, опуская мешок на ступеньку. — Парное так парное.