Представь, на меня свалились новые обязанности. И совершенно неожиданно. Вдова Валерека привезла мне на воспитание дочку моего сына. Девочке одиннадцать лет (уже!), и характер у нее очень трудный. Вот все, что мне осталось. Это очень мало, но и очень много, все же как-то связывает с жизнью, которая после смерти Валерека казалась мне совсем пустой. Слабая ниточка, которая вновь соединила меня с берегом, от которого я с ужасом — это точное определение, — с ужасом отплывала.
Ты знаешь, что произошло с Валерием. Так тяжело все это, и не только потому, что это смерть родного сына, смерть вообще, тайна смерти; труднее всего поверить, что так было нужно. Мать всегда мягкий судья, она находит для своего дитяти тысячу оправданий. И у меня они есть, я знаю их все наперечет, без конца перебираю в памяти, и обвинение кажется мне ложным. Вопиющей, чудовищной несправедливостью! По ночам мне хочется выть: неправда, неправда, неправда, не согласна с этим, не согласна!
Но ужаснее всего, дорогая моя Паулинка, то дно, на которое я иногда падаю, чаще по ночам — в бессонные, беспокойные, тягостные ночи. Дно отчаяния, когда надо сказать себе это последнее: так должно было быть, иначе быть не могло. Эта тяжелейшая минута приходит, правда, редко. И тогда я обращаюсь с мольбой к Юзеку — он, его чистая тень, помогает мне и поднимает меня с этого дна. И поверишь ли, дорогая подруга, я чаще чувствую рядом присутствие старшего сына, который вот уже двадцать лет как погиб, чем того, который ушел всего полтора года назад. А может быть, спрашиваю я себя иногда и тебя сейчас спрашиваю, может быть, я недостаточно любила Валерека? Смерть Геленки отвращала меня от его колыбельки, скорбные воспоминания заставили пренебречь сыном. И снова приходят укоры совести: такая прекрасная и погубленная жизнь. Тоскую о них обоих — и о маленькой Геленке тоже — и, как Ниобея, оглядываюсь назад, на своих детей. Их нет. Нет и не будет.
И как оскорбительна смерть моего Валерия — убит из засады пулей в спину. Разве так можно? Разве вообще кто-либо имеет право брать на себя ответственность карать смертью кого-либо?
А тут еще ходят упорные слухи, что приговор над Валереком исполнил внук моей бедной Михаси, этот красивый мальчик, так похожий на Валерия. Неужели это возможно? Неужели возможно, часто спрашиваю я себя по ночам, чтобы прекрасные руки этого юноши, красивого, одаренного, чистого, были испачканы кровью, да еще кровью дяди, близкого родственника, к тому же единственного оставшегося в живых сына любимой когда-то тетки.