На углу Нового Свята стояла Геленка. Она не была знакома с Лилеком, но, узнав обо всем от Анджея, нашла похороны — с провожающими на каждом углу — великолепной идеей и настояла на том, чтобы и ей разрешили отдать последний долг покойному. Собственно, для Геленки все это было скорее прогулкой. Она одна из всех пришедших на похороны гостей заметила, что день по-весеннему великолепен и по бледно-голубому небу плывут мелкие рваные облачка. Здесь, на углу Нового Свята, ощущалось дуновение ветерка с Вислы, ласковое, легкое, даже какое-то игривое, что сейчас казалось чем-то прямо-таки неприличным.
Геленка, запрокинув голову, смотрела на облака и пролетавших в вышине птиц. Ласточки, забыв о бурях войны, вернулись и уже проносились под облаками в стремительном танце. Геленку эта картина привела в восхищение. Прохожие, заметив, что она поглядывает вверх, с беспокойством следили за ее взглядом, полагая, что на небе кружат какие-то самолеты. Какие? Неизвестно, но все равно ничего хорошего это не сулит. Одни, только теперь задрав голову, замечали безмятежность весеннего небосвода, другие, не узрев ничего примечательного, снова обращали свои взоры на Геленку и пожимали плечами: что она там увидела?
Геленка тоже в конце концов спохватилась, что привлекает всеобщее внимание, в чем она отнюдь не была заинтересована. Девушка стала смотреть в сторону Иерусалимских Аллей и вскоре увидела приближающийся катафалк.
Геленка знала, что всего несколько дней назад Лилек ночевал у Анджея, знала, что это был товарищ Янека Вевюрского, друга Януша, молодой человек. Но поскольку никогда не встречала его, то представляла себе, что он был очень красив. Бедняга Лилек посмеялся бы, если бы мог знать, каким рисовала его в своем воображении сестра Анджея. Черный Лилек был невысок, худощав, с большими темными глазами, но это было единственным украшением его узкого лица. Он немного заикался и чем сильнее волновался, тем больше коверкал слова. А Геленка думала: «Жаль красивого парня».
Но тут же ей вспоминался Бронек. Тот действительно был красив — лицо скорее арабского типа, и кожа на длинной шее (Геленка шутила: «лошадиной») смугло-золотистого оттенка. Она помнила и чем пахла эта шея: какой-то смесью аромата «портняжной» и амбры. И больше этого уже никогда не будет? Геленка глянула в пролет моста Понятовского и снова увидела голубое небо над Вислой и горизонт, заволакивающийся сапфировой дымкой забвения. Вместо того, чтобы думать о Лилеке, вспомнила вдруг костел в Рабке, срубленный из бревен такого же голубоватофиолетового цвета. Костел в Рабке, который они вместе посетили тогда с Бронеком, а потом горы, туристскую базу на Гонсеницовой и Кшижне. Оторвав взгляд от той дали за мостом, которая одновременно была воспоминанием о давно минувшем, она взглянула на медленно проплывший катафалк. И эти черные дроги входили в ее сознание как нечто лишнее, ненужное и неправдоподобное.