Он пригладил рукой кудри. Этот жест отрезвил его.
«Брось свои выдумки, дорогой Губерт, — сказал он себе. — Как ни фантазируй, от судьбы не уйдешь. Да сейчас и не время для выдающихся личностей».
Он улыбнулся.
«А прежде всего, никакая я не личность», — добавил он.
Тут застучали на мосту копыта жалкой лошаденки, приближался черный балдахин.
«Я один из «наших ребят», — подумал он еще, — как и этот!»
Ночью прошел дождь, остатками ненастья были эти ошметки белой ваты на небе. Мост был мокрый, неровный, с выбоинами еще от бомбардировок Варшавы в тридцать девятом году. Лошаденка, впряженная в катафалк, споткнулась, возница натянул вожжи. Она выровнялась и несколько метров прошла рысью. Тетка побежала вдогонку и оступилась в той же выбоине. Упала. Губерт подбежал и поднял ее.
Он увидел обращенное к нему простое лицо и серые, испуганные глаза.
— Что вы делаете! — проговорила старушка. — Не нужно.
Губерт еще несколько секунд держал тетку Лилека под руку, потом отпустил ее и отошел. На мосту было совсем пусто, никто не видел этой сцены. Губерт не выдержал и вопреки приказу пошел по мосту, не спуская глаз с катафалка.
«Ты один из тех, как и тот, которого везут, помни об этом, Губерт. И не воображай о себе черт знает что».
У него мелькнула мысль, что это отцовское выражение «черт знает что» теперь звучит уже старомодно. Он сделал еще несколько шагов, но заметил издали стоящего на другом конце моста Анджея. Его высокую, стройную фигуру легко было узнать. Губерт остановился.
Анджей стоял здесь давно. Его уже брала досада, но, увидав приближающийся катафалк, пошел вперед, причем довольно быстро. Торопливо прошел всю насыпь и остановился у Рондо Вашингтона. Отсюда можно было увидеть, как дроги подъедут и как затем направятся в сторону Брудна. Анджей не задумывался об этом, но ему хотелось подольше побыть рядом с Лилеком. Хотелось принять самое деятельное участие в похоронах.
После того как он узнал от Спыхалы о необычной смерти Лилека, Анджей не переставал о нем думать. Собственно, он думал о нем и раньше, с самой той ночи, которую Лилек провел в его комнате. Быть может, именно с той поры сомнения стали одолевать Анджея пуще прежнего. Хорошо ли так верить и быть столь убежденным в правильности своих поступков? Анджей размышлял и сомневался, как всегда сомневался. Он чувствовал, что какая-то сила подхватывает его и вертит, как ничтожную былинку. Но вспомнилось ему изречение Паскаля: человек — мыслящий тростник.
Какую ценность представляет загубленная жизнь Лилека? Для него самого — огромную, для общества — минимальную. Суммируются ли эти минимальные ценности? Вероятно, да, даже наверняка — да, но этого итога он увидеть не сможет.