Они прошли еще немного.
— Как-то по-осеннему все выглядит после этой грозы, — сказал Анджей. — А ведь еще только начало августа.
— Через месяц тебе уже надо быть в Варшаве.
— Ужасно боюсь экзаменов. На архитектурном всегда такой большой конкурс.
— Ты — и вдруг не сдашь! — Франтишек с нежностью посмотрел на своего умного сына.
— Ты так веришь в меня?
— А что? Верю.
— Да, если бы там была одна математика. Но ведь еще рисунок. А рисунок мне не очень дается. Рисую я, как Билинский. Архитектор должен иначе.
— Ветер какой. И верно, будто осень.
— Ты еще останешься?
— Нет, после обеда возвращаюсь в Варшаву.
— И маму захватишь?
— И маму. Там же Геленка осталась… у одной женщины. Маме надо вернуться в Орлов.
— Вместе поедете?
— Конечно.
— А ведь мама… — и Анджей заколебался. — Ты любишь маму? — спросил он вдруг. — Очень любишь?
Франтишек снова удивленно остановился.
— Ну, знаешь ли, странный вопрос. Разумеется, люблю. А почему ты спросил?
— Потому что мама иногда кажется мне грустной.
— Грустной?
— Ну как тебе сказать — какой-то такой…
Зажатым в руке прутиком он сбивал листья с придорожных кустов.
— Оставь ты эти листья, зачем сбиваешь?
— Ох, папа. Иногда я ничего не понимаю.
Франтишек улыбнулся.
— Утешься, я тоже.
И остановившись, отец поцеловал сына в голову.
— А эта самая Кася, она что? — спросил он.
Анджей побагровел как рак.
— Ну что ты! Абсолютно ничего, уверяю тебя.
— Столько тут девиц всяких крутится, — озабоченно заметил Голомбек.
— Совсем как у тебя в кондитерской, — отпарировал Анджей и даже как будто в чем-то взял верх.
— Ну, там совсем другое дело, — несколько огорченно возразил Франтишек.
— Одна там была довольно хорошенькая. Та, что по-французски болтала.
— Ты считаешь? Возможно. Но ее уже нет.
— Да, как будто.
— Откуда ты знаешь?
— Антек говорил. Это была его симпатия.
— О боже. Вечно с вами одни неприятности.
Они уже подходили к дому.
— Ты не думай, Анджей, — неожиданно серьезно сказал Голомбек, — не думай, что мама из-за меня такая грустная. Я в этом не виноват. Совершенно.
— Папа, дорогой, — расчувствовался вдруг Анджей, — я же знаю.
И поцеловал отцу руку.
Поминальный обед был роскошный, не то что в будни. Было несколько соседей, приехал ксендз Ромала. Ройская, очевидно желая отличить Касю за то, что та ходила за больной, велела ей прислуживать за столом. Распоряжался всем старый Франтишек, а Кася разносила картошку, салат, пирожные к компоту. Анджей ничего не мог с собой поделать: каждый раз, когда девушка наклонялась к нему с блюдом, он заливался ярким румянцем. Ему было не по себе, казалось, черное платье Каси, которое она взяла у горничной, неприятно пахнет потом и какими-то кухонными соусами. Да и Кася тоже смущалась и багровела. Оля несколько раз кинула взгляд в сторону Анджея.