прибежала.
Окольничий Матвеев, выйдя из спальни умирающего, поймал кого-то из слуг, наказывал строго:
— Беги к Апраксиным, всех обеги, скажи, чтоб чуть свет в Думе были, потом к Лихачёвым[5].
— Всем?
— Всем: и Тимофею, и Михаиле, и Ивану.
— А Милославским?
Артамон Сергеевич поморщился:
— Ну, этим, если успеешь, напоследок.
Назвал ещё несколько знатных фамилий, на поддержку которых мог рассчитывать. И слуга помчался.
Сам Матвеев направился к покоям молодой царицы Натальи Кирилловны[6], столкнулся с ней в дверях опочивальни. Она была уже одета, — видимо, ей сообщили о муже.
— Наташа, — схватил её за руку Матвеев, — ты куда?
— К нему, куда ж ещё.
— Не надо. Ты уж ему ничем не поможешь. Патриарх соборует его. Там все сёстры и Милославские девки. Не ходи. Поднимай Петрушу.
— Среди ночи-то?
— Идём! Поднимай! — И Матвеев силой повлёк царицу к покоям царевича.
— Но дите же спит, — пыталась убедить боярина царица. — Артамон Сергеевич, зачем беспокоить ребёнка?
— Наталья, неужто не понимаешь. — Матвеев перешёл на шёпот. — Престол-то впусте, надо Петра на него сажать. Петра царём провозглашать.
— Но ему всего четыре года. Какой он царь?
— Эх, бабий ум, — поморщился Матвеев. — А мы-то на что? Ты, я, братовья твои, отец, наконец.
— Но Фёдор-то старше. А Иван?
— Что — Фёдор? Он уж с постели не встаёт, ноги — что брёвна. Не сегодня завтра за отцом последует. А Иван[7], — Артамон Сергеевич махнул рукой, — всем ведомо, — дурак, да к тому ж почти слепой. Какой он царь.
Он буквально втащил царицу в покои царевича, сам от лампады возжёг свечи в бронзовом шандале.
— Ну! Буди!
Наталья Кирилловна склонилась над спящим ребёнком, окликнула нежно:
— Пе-тя, Петенька.
— А-а, — внезапно открыл тот большие, навыкате глаза. — Что, маменька?
— Вставай, миленький, вставай, родной.
— Уже светает? Да? — спросил царевич, позёвывая.
И тут подступился окольничий.
— Пётр Алексеевич, вставай, а то проспишь престол-то. Быстро одевайся. Где твои порты?
Мальчик быстро откинул одеяло, соскочил на пол и, наклонившись, полез под кровать, достал горшок.
— Я сначала пописаю.
— Пописай, пописай.
Наталья Кирилловна помогала сыну, поддерживала горшок, пока он справлял малую нужду Матвеев взял было штаны, дабы помочь царевичу одеться, но тот выхватил у него их из рук.
— Я сам.
Боярину понравилась такая самостоятельность, молвил удовлетворённо:
— Ну вот, чем не царь. Всё сам норовит, не то, что те дохлики.
Матвеев с видимым удовольствием ущипнул мальчика за тугую щёку. А когда царевич оделся, взял его за руку и, наклонившись, сказал серьёзно и почти торжественно: