Но, сколько ни приставали дядья, царь в этом вопросе не уступал.
— Рано ещё, — отвечал он, — поживу так! А что до невесты, царицы вашей будущей, так я и без смотрин себе супругу найду.
Дядья пытались выспрашивать, кто именно — избранница царского сердца, но юный царь упорно молчал. Знал он, где живёт его лапушка, да сказать боялся. В этой боязни поддерживал его и отец Кунцевич, справедливо указывая на печальный пример Евфимии Всеволожской. И в самом деле, от Милославских всего можно было ожидать. Но время всё-таки шло, женитьба становилась уже необходимостью, долее тянуть было нельзя. Не знал Фёдор Алексеевич, как поступить ему тут; и опять к нему пришёл на помощь его любимый советчик отец Кунцевич.
— Вызови, государь, чернавского воеводу, — присоветовал он, — как бы для твоего государева дела, да предупреди, что, может быть, назад в Чернавск он и не вернётся, вот он и приедет тогда с дочкой своей…
Такой совет пришёлся по душе юному царю. Он через отца Кунцевича знал многое о Ганночке, — знал о том, что она отказывается замуж идти, и жалобно замирало его сердце, когда он думал:
"Не из-за меня ли!"
Разве только сердце подсказало бы юному Фёдору Алексеевичу, если бы он увидел Ганночку теперь, спустя четыре года, что эта пышная красавица — именно та девушка, почти девочка, только что распускавшаяся из подростка, которую он видел в памятный день крестного хода.
Ганночка дивно похорошела в эти быстро промелькнувшие годы. Не одно мужское сердце сохло по ней, да и старик Грушецкий был без ума от красавицы-дочери. Одно печалило и сушило его: много славных и богатых людей сваталось за его дочку, но она наотрез отказывалась идти замуж. Семён Фёдорович голову терял в догадках, с чего бы это, однако, не настаивал. Дочь он растил не по-московски, а свободно, не стесняя её девичьей воли. Он всегда оберегал её от всяких бед и, если бы избранник Ганночки вдруг оказался недостойным её, Семён Фёдорович, вернее всего, не дал бы своего благословения, но в том, что "девка подрасти хочет", он ничего особенного не видел: старик был уверен, что его ненаглядная дочка вековушей-перестарком не останется.
— Ой, милая, — иногда попугивал он Ганночку, — будешь разборчива не в меру, как бы вековушей тебе не остаться? Бывает с вами, девками, это.
— Не бойся, батюшка, не останусь, — бойко и задорно отвечала Ганночка, — придёт, родимый, и мне череда…
— Ой, девка, — покачивал головою старик, — ждёшь ты кого-то, вижу я это.
— Жду, батюшка…
— А кого? Которого короля или пана?
Ганночка смеялась в ответ, кидалась на шею отцу, душила его в своих объятиях и тихо шептала ему на ухо: