Федор Алексеевич (Мосияш, Лавинцев) - страница 419

— Вот и жди здесь, — шепнул ему чей-то голос, — в стене щёлочка есть, как свет увидишь, загляни, полюбуйся на свою змею подколодную, на полячку окаянную…

Агадар-Ковранский остался один и прежде всего ощупал себя. За поясом у него торчал длинный нож.

— У-у, идолы! — рассмеялся с чего-то он. — Аспиды и василиски. Какое дело задумали! Ладно, посмотрим, что я там ещё увижу. Я уж за обиду разочтусь, над собой надсмехаться никому не дам…

Прошло ещё немного времени.

Вдруг в тёмной стене засветился огонёк. Бесшумно скользнул вперёд князь Василий и припал к ней глазом. За стеною был ярко освещённый восковыми свечами покой, посреди него стол, накрытый на два прибора. Невдалеке от него, в глубоком кресле, сидела царица Агафья Семёновна. Она слегка задумалась, но её лицо не отражало печали. Ясен и безобиден был её взор. Агадар-Ковранский смотрел на неё, и слёзы текли из его глаз. Он не замечал их; его душа всколыхнулась при виде этой чудной красоты. По округлости стана царицы он понял, что скоро на свет Божий явится новая жизнь, и эта новая жизнь поднявшись и окрепнув, послужит на добро и на славу той православной Руси, которую угнетали они, Агадар-Ковранские, и грабили такие, как Милославские…

Отворилась одна из дверей покоя, и вошёл сам царь Фёдор Алексеевич. Это был уже не прежний заморыш-юноша, хилый и чахлый; теперь он возмужал, был весел, румян. Безмятежное счастье укрепило его, пересоздало в славного русского доброго молодца…

Царица поднялась с кресла и, в силу своего положения несколько тяжело ступая, пошла навстречу к простиравшему ей объятия царю.

Дрожь пробежала по всему телу князя Василия, видевшего всю эту сцену. Подступившие к горлу слёзы давили его. Не помня себя, он зарыдал и наобум кинулся к дверям из покоя.

Что было тогда в его сердце, князь Василий не соображал. На него словно опрокинулось что-то, но это "что-то" вовсе не было тяжёлым, давящим, угнетающим, а напротив того, он чувствовал восторг и умиление при воспоминании о той мимолётной сцене, которой он был свидетелем. Но вдруг он остановился: ему пришло в голову, что он перепутал переходы и теперь ему не выйти из этих дворцовых тайников…

В самом деле, он оказался в незнакомом ему месте. Это был какой-то узел дворцового лабиринта. Переходы здесь скрещивались, расходились в разные стороны, и князь Василий положительно не знал, куда ему идти, как выбраться из этой ловушки, в которую он был, очевидно, умышленно заведён.

— Окаянные, — задыхаясь шептал он, — смекнул я теперь, в чём дело. На зло меня наталкивали, хотели, чтобы её, ненаглядную мою, я погубил, а после того и сам бы попался. Да, нет, вот не вышло по-вашему!