— Пётр Алексеевич, — окликает его Матвеев. — Пётр Алексеевич!
Мальчик оглядывается: ну что? Окольничий укоризненно головой качает. Слава Богу, ребёнок сообразительный, вмиг понял, чего от него дядя Артамон хочет. Опять сел как положено, хотя все видят, как не сидится ему на святом седалище, того гляди, опять вскочит или чё другое отчебучит. Оно и понятно — дате.
И вдруг в переходах шум послышался, топот ног, говор — и всё это катилось к Думе. Наталья Кирилловна отступила в тень и тут увидела, как к двери подошёл князь Долгорукий Юрий Алексеевич[8] — высокий седой старик в сопровождении дворецкого Хитрово Богдана Матвеевича и князя Хованского Ивана Андреевича[9] по прозвищу Тараруй, которым, сказывают, наделил его сам государь за язык долгий и неугомонный. А ныне по всей Москве заглазно его иначе и не кличут как Тараруй. Вот уж русский язык — бритвы острей, печати страшней! Назовёт как припечатает — и на звание не поглядит. Тараруй! А то, что ты князь, уж давно позабыто. Тараруй!
Князь Долгорукий не стал в Думу входить, посмотрел из-под белых косматых бровей на престол и сидевшего на нём царевича, пробормотал:
— Наш пострел и тут поспел.
И, резко поворотившись, закричал хриплым басом:
— Где патриарх?
— Он в покоях государя, князь, — с готовностью отозвался Хитрово.
— Да, да, — подхватил Тараруй, — патриарха спросить надо.
И они опять с шумом покатились в сторону царских покоев. Наталья Кирилловна сердцем почувствовала: сгонят Петеньку с трона. Этот Долгорукий неприязнен ко всем Нарышкиным[10]. Оно и понятно: род захудалый. «Выскочки смоленские» — так, не стесняясь, говорит о них князь, а теперь, когда умер её главный защитник и опора, великий государь Алексей Михайлович, всяк может обидеть её, молодую вдову, и её сына Петеньку. Разве что боярин Матвеев, Апраксины встанут за них, но только устоять ли им пред Долгоруким — начальником Стрелецкого приказа. Да он кого хошь скрутит в бараний рог.
Князь Долгорукий вошёл в покои царские, забыв даже перекреститься, взглянуть на покойника. А сразу к патриарху:
— Святой отец, кому государь царство завещал?
— Старшему сыну, князь, — неодобрительно покосился Иоаким на Долгорукого, внёсшего шум туда, где должна царствовать тишина.
— Фёдору, значит.
— Значит, ему.
Князь повернул назад. За ним добровольные клевреты.
— Идём за Фёдором.
— Но он сильно болен, — догнал их уже в переходе Костериус. — Ему нельзя вставать.
Долгорукий и бровью не повёл в сторону лечца, словно это комар или мошка прожужжала.
Царевич Фёдор, плохо спавший ночь из-за болезни, услыша шум во дворце, велел своей постельнице: