«В истинной тьме тени нет, — вспомнил он горькие слова, услышанные, когда наёмник упал к подножию трона, содрогаясь от боли в пробитом железом теле. Был ли это голос Тёмного, или предсмертный бред, он тогда не знал, как не знал до сих пор. Но гвардейцы-тхади, дорубившие наёмников, сами пали от черных лезвий Сестёр. — Но нет тьмы без света».
Властелин умер, так и не встав с трона. Он не смог бы этого сделать, давным-давно потеряв ноги и вживив себя в тёмный металл, став единым целым со своим замком. И он сражался до последнего, как настоящий солдат.
— Ерунда, что Темным Властелином может стать только тот, в чьём сердце царит непроницаемая тьма, — произнёс он тихо, всем телом ощущая порывы сильного северного ветра, продувавшего обзорный мостик. По узкому, с длинным, слегка крючковатым носом, лицу Морстена пробежала волна дрожи. Шрам, обычно тонкой ниточкой пролегавший по шее, ниже линии воротника, вздулся, налившись кровью, но Гравейн справился с собой. — Им может стать любой. Я не был полон света, но и злодеем не считался. Обычный человек. Обычный. Да.
Следующее воспоминание отделяло от предыдущего некоторое время. Небольшое. Тронный зал не тронули, только подожгли трон, и забрали тела тех, кого смогли найти в мешанине отрубленных конечностей, кусков плоти и прочей требухи, заваливших подступы к трону слоем в полметра глубиной. Орки, то есть, тхади, сражались до последнего. Они знали, что им не выжить, Сестры пленных не брали.
Что может чувствовать мертвец? Холод. Дикий, пронзительный, невероятный холод. Страх? Нет, этого не было. Эмоций не было вообще. Только лёд, забивший грудь, нос, горло, и не дававший вдохнуть. Или выдохнуть. Язык примёрз к нёбу, зубы превратились в кусок неподвижной скалы, а тело, заваленное трупами чёрной стражи, казалось, обернулось куском замёрзшего дерьма. Но сознание зачем-то вернулось. Не вполне осознавая, кто он и что он, Морстен видел тьму, в которой что-то шевелилось, время от времени хрипло ворча. И только спустя некоторое время он понял, что смотрит на обугленный и оплавившийся трон, на котором скорчились сожжённые до угля останки Тёмного Властителя.
В этом угле ковырялся щуплый старикашка совершенно отвратительного вида. Остатки седых волос венчиком обрамляли яйцевидный череп, обтянутый жёлтой пергаментной кожей и покрытый темными пятнами и бородавками. Тело, укутанное в серое рубище, отличалось старческой хрупкостью, характерной для недоедавших всю жизнь нищих. Когда старикан обернулся в сторону Морстена, тот заметил провал беззубого рта, из которого капала жёлтая слюна, и крючковатый нос, под которым висела капля слизи. Но потом Гравейн заметил сверкавшие краснотой глаза, и понял, что обманулся. Как и, должно быть, многие до него. Старик был одержим, но не демоном, или какой-то сущностью, а яростью, злобой и ненавистью. Уж из него-то получился бы отличный Тёмный Властелин.