– Какая удача, в самом деле, – недовольно пробормотал кучерявый швед, тот самый доктор Эрикссон. Помнится, мадемуазель Вермаллен упоминала тогда, что доктор не в ладах с Габриелем. Как выяснилось позже, доктор был не в ладах со всем миром, не считая своей жены, немолодой остроносой шатенки, что сидела по правую руку от него. – Ну а вы, мадемуазель Лавиолетт, за какие заслуги заполучили номер-люкс на третьем этаже? – Спросил он с явным вызовом. Я ему не понравилась, это определённо. Думаю, это взаимно: хамства я не любила и не терпела.
– Мартин, это невежливо! – Вполголоса осадила доктора его жена, но ему, похоже, не было дела до хороших манер. Гранье метнул на нашего недоброжелателя взгляд-молнию, и, видимо, собирался заступиться за нас, но в том-то и было дело – Жозефине давно уже не нужна была ничья защита! Я вполне могла постоять за себя сама.
И для начала я решила не хамить в ответ, дабы не портить первое впечатление о себе. В конце концов, помимо невоспитанного доктора, здесь присутствовали и другие люди, коим не чужды были хорошие манеры. И, раз уж французов в этом отеле так не любят, следовало бы сделать всё, дабы показать себя с хорошей стороны и развеять эти предубеждения.
– Лестно ваше внимание, мсье Эрикссон, но, к сожалению, я уже семь лет как мадам, а не мадемуазель. А заслуги наши были не слишком выдающимися – дело в том, что покойный муж мадам Морель был дружен с мсье Шустером. Настолько, что тот решил в порядке исключения закрыть глаза на нашу национальную принадлежность и предоставить нам два номера в своём отеле. – Я очаровательно улыбнулась и поймала на себе полный благодарности взгляд мадам Эрикссон. Она была счастлива, что я не стала обижаться на дерзость её супруга, и наверняка пожала бы мне руку за это, если б дотянулась. Я послала ей в ответ мягкую улыбку.
– Невероятная удача, – многозначительно произнёс Габриель – так тихо, что его услышала только я. Вскинув голову, я перехватила его взгляд, он по-прежнему смотрел на меня так странно, проникновенно… Ему я тоже улыбнулась – дружелюбно, и он улыбнулся в ответ.
Обстановка, кажется, потихоньку начала развеиваться, и причиной тому – живейшее обаяние Габриеля, и отходчивое сердце Жозефины. Ладно-ладно, не буду прикидываться хорошей: то, что я сделала вид, будто простила шведу его грубость, ещё не означало, что я действительно её простила. Память у меня была хорошая. Особенно на дурные поступки или слова в мой адрес. Спросите Франсуазу, она подтвердит!
– Что ж, начнём знакомство, – продолжил Габриель, убедившись, что мы с Франсуазой удобно уселись, и лишь тогда сел сам – на свободное место рядом со мной. В этом я тоже увидела добрый знак. – Позвольте представить, мадемуазель Вермаллен, Габриэлла, моя тёзка.