А потом он нежно взял мою руку, и поднёс её к губам, как и вчерашним вечером. И, как в прошлый раз, кровь моя забурлила в жилах от этого невинного, но нежного поцелуя. Он улыбнулся, будто догадавшись о том, как подействовала на меня его ласка, и сказал тихо и проникновенно:
– В таком случае, жду вас во дворе через полчаса, – спрятав очередную улыбку, он добавил. – Только, пожалуйста, оденьтесь! Мне чертовски сложно держать себя в руках, когда вы в таком виде!
С этой фразой он и откланялся, оставив меня одну, беззвучно смеяться над его прощальными словами и моим собственным бесстыдством. И, знаете что? Давненько я так не веселилась!
XIV
Прежде никогда мне не доводилось позировать художникам. Даже как-то удивительно, при всей моей любви к живописи, но нет, увы, не доводилось. И на деле занятие это оказалось до невозможного утомительным. Сидеть нужно было без движений, в той позе, в какую меня усадили изначально, и, самое главное, держать правильный наклон головы. Минут через десять этого мучения у меня начала ныть шея, и я не имела ни малейшего представления, как продержаться до конца этой маленькой пытки.
Меня спас Тео. Его появление стало неожиданным, но приятным – я получила небольшую возможность отвлечься, и обернулась к нему с улыбкой на лице.
– Жозефина, бог мой, ну что за наказание! – тут же простонал Габриель, состроив страдальческую гримасу. – С вами совершенно невозможно иметь дело! Тео, ну что тебе стоило заглянуть часом позже?
Тео рассмеялся и попросил извинения, заверив, что вовсе не хотел нам мешать. Он всего лишь искал своего друга, мсье Ватрушкина, и надеялся найти его в одной из гостевых комнат, вот только поиски успехом не увенчались. Габриель с демонстративным негодованием покачал головой, но я-то видела, что глаза его улыбались. Вздохнув с видом мученицы, я постаралась принять прежнюю позу, но Гранье мои попытки не вдохновили.
– Выше, выше подбородок! – Отчитал меня он. Затем потряс головой, комментируя таким образом мою полнейшую безнадёжность. – О, господи боже, нет, не так!
Затем он подошёл вплотную, наклонился ко мне, и, взяв меня за подбородок, осторожно развернул влево – так, чтобы свет из окна падал на моё лицо. Знаете, что? Не думаю, чтобы в этом была действительно такая большая необходимость – я и так сидела на свету, и эта пара миллиметров ничего не решала. Но – либо у Гранье, как у художника, был свой собственный взгляд на вещи, либо – что куда более вероятно – он просто хотел ещё раз ко мне прикоснуться. Я перехватила его взгляд, и заметила привычные озорные искорки в светло-зелёных глазах. Он улыбнулся и сказал назидательно: