Аслан важно кивнул и, заложив мохнатенькие большие пальцы за брючный ремень, отягощенный животом, прошествовал в гостиную. Там он утонул в покачнувшемся кожаном кресле, и Ведерников предупредительно подал малоформатному гостю бокал коньяку, до которого сам симпатичный кавказец мог бы и не дотянуться. Соприкоснулись стеклом, пригубили, глядя друг другу в глаза. Аслан, поерзав, съехал на пухлый кожаный край, потянулся к накрытому столику, накромсанный лимон и твердый, пластиковый на вид, виноград из супермаркета он проигнорировал, помешал, запустив пятерню в глубокую миску, орехи и сухофрукты. «Хороший коньяк, — произнес Аслан уважительно. — А орех плохой, старый. Ты в другой раз меня зови, я тебе свежий орех привезу. А это дерево, а не орех. Зачем дерево кушать?» «Обязательно позову, спасибо», — вежливо ответил Ведерников. Он теперь обратил внимание, что симпатичный кавказец за годы сильно изменился. На месте прежней детской челки темнели голые толстые морщины, меховые щеки запали, из носа выперла кривая кость.
«Дело у меня к тебе серьезное, — осторожно начал Ведерников. — Есть один плохой человек. Ты его знаешь, смотри». С этими словами Ведерников протянул Аслану заранее приготовленный снимок негодяйчика, сделанный не на айфон, а консервативно в ателье и подаренный Лиде, которая держала фотку на кухне, на лучшей полке. «Знаю его, — сдержанно подтвердил Аслан, укладывая снимок физиономией на стол. — Очень плохой человек. Очень грязный бизнес. Резко не идет, хитрый, все у него договор-шмоговор. У Камала Джанхотова тоже договор был, куда делся? Этот человек склад забрал, товар по дешевке у Камала забрал, денег совсем мало дал. Все тихо сделал. Ему русские воры друзья, менты друзья. Дурью торгует, мебелью торгует, теперь мясом торговать хочет. Очень плохой человек. Зря ты его спасал».
Ведерников, выдерживая достойную паузу, подлил напыженному гостю еще коньяку, придвинул коробку шоколада и девственную пепельницу толстого стекла. «Ты прав, зря, — произнес он веско. — Но теперь я собираюсь его убить».
Симпатичный кавказец на минуту застыл, потом медленно прикрыл постаревшие глаза и несколько раз кивнул, почти утыкаясь носом в проволочные комья бороды. «Многие хотят так, — сообщил он, явно подбирая слова из имеющихся в его облитой электричеством башке. — Но этого человека еще никто не убивал. Один говорит себе: да, этот человек сделал мне плохо, но не так много плохо, чтобы я его зарезал. Другой говорит: если я этого человека зарежу, у меня его друзья бизнес совсем отберут. Третий говорит: этот плохой человек в гору идет, вдруг мне потом польза будет? Плохой человек очень хитрый, между ножами скользит, как змея. Ты без ног, как убивать будешь? Стрелять хорошо умеешь?»