Если приблизительно подсчитать количество Женечкиных жертв, получается уже больше двух десятков. Вот оно, настоящее сообщество Ведерникова, можно даже сказать, его настоящая семья. При этом сам Женечка остается невинным. С него никакого спроса, с него как с гуся вода. И при этом Женечка в самом начале своего большого светлого пути, и скоро перед ним откроются новые горизонты: останется позади опостылевшая школа, вносившая в Женечкину жизнь хоть какую-то обязательность, хотя бы минимальную внешнюю программу. Скоро Женечка сделается свободен — и уж конечно, при его-то способностях делать деньги «на том и на сем», он не подпишется ни на какую учебу и ни на какую службу. В армию Женечка тоже не пойдет: плоскостопие, еще бы, при таком-то удельном весе, ступни как узловатые корни, вцепившиеся в землю. Скоро, скоро выпускной!
VI.
Как ни отнекивался Ведерников, как ни ссылался на то, что он официально не член родительского комитета и вообще не родитель, его все-таки привлекли к подготовке торжества. Занималась всем, конечно, Лида: следовало купить на общественные деньги — совершенно недостаточные — цветы для дорогих учителей. Накануне выпускного гостиная превратилась в оранжерею, повсюду были банки с тяжелыми кочанами букетов, круглые мокрые следы от банок, мятые лепестки, растительный сор. В ванне, на треть налитой, колыхались, сцепившись шипами, бордовые бархатные розы для директрисы, ровно в цвет ее парадного, тоже бархатного, платья, на котором слепенькая брошка закрывала нежную розовую пролысину.
Мать, заезжавшая накануне с продуктами и очередным конвертом, окинула быстрым взглядом всю эту ботаническую кустарно-яркую красоту и наотрез отказалась везти букеты на своей машине, объяснив, что не желает работать катафалком. За цветами явился сам председатель родительского комитета, муниципальный чиновник, чей орлиный нос и полный дамский подбородок вместе придавали его большому свежему лицу нечто британское. Пока его водитель, под руководством Лиды, таскал шуршавшие и капавшие охапки в зеркально-черный «Мерседес», чиновник, имевший привычку всегда держать правую руку в кармане, точно важный и ценный предмет, бережно вынул эту белую вещь, удостоил Ведерникова экономным рукопожатием и сразу убрал свою вещь обратно. «А вы, Олег Вениаминович, едете уже? С радостью бы, так сказать, вас подбросил, — предложил чиновник, осторожно переступая полированными, фигурно отстроченными ботинками по цветочной слякоти. — Я потом жене похвастаю, что вас вез!» «Спасибо, не собрались еще, — сухо ответил Ведерников. — Мы уж как-нибудь пешком». «Что ж, уважаю, уважаю, — проговорил чиновник, интеллигентно скосившись на культи под пледом. — И не сомневаюсь, что будете вовремя. Я вам предоставлю приветственное слово сразу после себя, регламент три минуты. До скорой встречи на празднике!» «Да не буду я выступать!» — с досадой выкрикнул Ведерников, но чиновник, оставив по себе на полу немножко серой мути, уже затворял, деликатно защелкивая замки, входную дверь.