Посмотрев в большое окно рядом с входом, Цезарь увидел, что испуганный шимпанзе говорил правду. Снаружи шел сильный снег.
Он кивнул Ракете, который, заворчав, отпустил Плохую Обезьяну, который облегченно вздохнул, поскольку до этого вел себя как приговоренный к казни. Он радостно улыбнулся падавшему снегу, который, как он предположил, пришел к нему на помощь.
– Вы оставаться здесь. Есть. Отдыхать, – он радостно улыбнулся обезьянам, первым, которых он видел с начала эпидемии. – Со мной.
Цезарь мрачно уставился на снег, который не выказывал никаких признаков того, что должен скоро закончиться. До некоторой степени Плохая Обезьяна был прав – какое-то время они не смогут пойти к военному лагерю на границе. Оставалось только ждать и наслаждаться маленькими радостями крова и горящего огня.
Расслабившись, Плохая Обезьяна заметил, что девочка все еще смотрит на хромированную эмблему «Новы». Он вздохнул, как будто подчиняясь неизбежности, и протянул ее девочке.
– Вот. Ты хранить.
С загоревшимися от счастья глазами девочка схватила безделушку. Плохая Обезьяна посмотрел на Цезаря и на других обезьян, явно надеясь, что его щедрость будет ими оценена. Цезарю все больше нравился шимпанзе, так долго живший в одиночестве. Двенадцать лет – большой срок, особенно когда не видишь себе подобных. Цезарь даже не мог представить, чтó должно было значить для Плохой Обезьяны общение с другими обезьянами.
Если бы только они могли убедить его отвести их к границе…
13
Цезарь не мог заснуть. Огонь в камине догорел, и осталось только несколько красных угольков, а завывающая метель все еще залетала в вестибюль через дырку в потолке. Насколько Цезарь мог сказать, все остальные уже крепко спали, измученные дневными приключениями, но его сознание отказывалось отключаться. Сомнения терзали его, он выдумывал всевозможные сценарии, в которых его семья спасалась от Полковника, сейчас все дальше и дальше уходившего от Цезаря, который был заперт в этом унылом ледяном дворце. Поняв, что теперь он больше не заснет, он вздохнул и тихо поднялся.
Его печальный взгляд упал на человеческую девочку, мирно свернувшуюся в клубок у брюха Мориса. Она прижимала к себе свою куклу. Сверкающая автомобильная эмблема, подарок Плохой Обезьяны, оставалась зажатой в крохотных пальчиках. Лапа Мориса защищала девочку, как будто она была его собственным ребенком.
Обезьяний ребенок.
Сердце Цезаря сжалось. Глаза увлажнились. Он вспомнил, что так же он спал с Корнелиусом… и с Голубоглазым…
– А ребенок… кто? – спросил тихий голос.
Удивленный, Цезарь обернулся и увидел Плохую Обезьяну, который тоже не спал. Он бросил вопросительный взгляд на девочку.