Я же решила сразу обозначить своё место в иерархии академии и предложила:
— Подальше от леди, лордов и вообще от всех.
Γоспожа старшая по этажу прищурилась, изучила меня придирчивым взглядом и вынесла вердикт:
— Проблемная, не контактная, бунтарка, в общем.
Это она точно отметила, что было достойно уважения. Сразу видно — разбирается в адептах. Хотя, при желании я могу быть очень доброжелательной, и друзей у меня всегда было много, только не таких, каких желали бы для своих детей благородные леди и лорды.
— Вы меня куда-нибудь уже заселите на месяц, а потом я обещаю избавить вас от себя, — заверила я. Заявление не было лишено трагизма, даже я сама не верила, что продержусь больше месяца, и если меня не переведут, то сбегу с позором.
— Факультет какой? — спросила русалка.
Признаваться я не хотела. И даже подозревала, что отношение ко мне сразу же изменится. Но выбора-то у меня не было.
— Высшая боевая магия, — озвучила вынесенный вредным каменюкой приговор.
Русалка отшатнулась, прикрыв дверь своей комнаты прямо перед моим носом, но уже спустя пару секунд приоткрыла дверь, взглянула на меня с сомнением и спросила:
— Сама или камень направил?
— Камень, — вздохнула я. Едва не расплакалась, но не по статусу же.
— Бедная, — протянула старшая по этажу, уже без опаски распахнув дверь. — Но ты не переживай, месяцок протянешь, а потом переведут. У нас всегда так, через месяц после начала занятий перегруппировка происходит. Так что тебе ещё повезло. Бывает лекарей на боевую переводят после нескольких лет обучения, вот это действительно жестоко.
— Да я вообще курс для фрейлин приехала пройти, — призналась, украдкой всхлипнув.
— Твою ж лягуху мокрую! — неожиданно резко отреагировала русалка. — И алтарь тебя в боевые?
— Ага, — кивнула, всхлипывая уже очевидно.
— Вот же каменюка бездушная! — воскликнула женщина с зелёной кожей. — Так, не кисни, я тебя к своим поселю. Присмотрят, месяц поберегут, а там, глядишь, и переведут куда надо.
— Спасибо, — да, я уже откровенно хлюпала носом. Но не от жалости к своей ученической доле, а от жалости к своему измученному телу, которое требовало еды и отдыха.
— Моя ж ты милая, — приобняла меня госпожа Плавинти за плечи. — Идём, маленькая.
Ну хоть кто-то здесь проникся ко мне жалостью. А иной раз жалость намного полезнее уважения и пиетета.
Плавинти провела меня через весь коридор (западный, кстати, хоть солнце по утрам досаждать не будет) в самый его конец. Подвела к крайней, с самой что ни на несть западной стороны двери, легонечко постучала и вошла, не дожидаясь ответа. Сам факт того, что дверь была не заперта изнутри, меня уже порадовал. Значит, здесь живут те, к кому никто без приглашения не суётся.