Целый пласт жизни вскоре с помпой захоронят, закатают в гранит, обольют позолотой.
Я редко позволяю себе такую роскошь, как слёзы, но на этот раз даже не пыталась остановить их, и они повисали на ресницах.
От слёз щипало в носу, кололо в горле.
Если бы я позволила им течь, было бы легче? Но я разучилась плакать даже наедине с собой.
Когда тело походит на один огромный синяк, кажется, что дорога состоит исключительно из ям и рытвин. У кареты были отличные эдонийские рессоры, но всё равно трясло нещадно, отдаваясь гудом даже в костях.
Если бы мне пришлось держать отчёт за те чувства, что я сейчас испытывала, я бы сказала, что мне страшно.
Страх был вполне конкретным, у угрозы было лицо и имя.
Теперь, когда Фабриана нет, когда Пресвятейшие не могут поставить мне в вину странное самоубийство принца, они вынуждены будут возвести на трон Риана.
Конечно, возможна попытка устранить принца, но вряд ли они пойдут на это. Нет прямого наследника – появится куча претендентов, и начнётся междоусобица. Даже Орден Жизни не сможет управлять создавшимся хаосом, а неуправляемый хаос не нужен никому.
Из двух зол Риан, с их точки зрения, покажется меньшей и, чтя обычаи и собственные интересы, они его коронуют.
У Пресвятейших нет другого выбора. Вчера я устранила единственного конкурента, представляющего для нас угрозу.
Радости по этому поводу я не испытывала.
Облегчение? Возможно. Но не радость.
Я не желала смерти Фабриану. Просто жизнь кронпринца была прямой угрозой нашему существованию. Лучше он, чем мы. Как ни чудовищно – это правда.
Ночная магия, чуть меня не убившая, забрала последние силы.
Я куталась в подбитый мехом плащ, стараясь согреться.
Так было всегда – перерасход магической энергии чреват этим остаточным холодом. Он словно поселялся в теле, не желая уходить, что не делай.
Даже жаровни с горячими углями, расставленные на противоположных сидениях, не могли избавить от озноба. От духоты не продохнуть, а в теле будто кусок льда тает.
Чтобы хоть как-то отвлечься я вернулась к своим размышлениям о власти.
До сих пор я лишь стояла у её подножия, но за пятнадцать лет рядом с Сиобряном многому научилась.
Но одно дело – подножие. Другое – вершина.
Никогда не думала, что тяжесть венца может лечь на мою голову.
Сиобрян был полон сил. Ему было чуть за пятьдесят. Для правителя настоящий рассвет сил.
Я всегда считала, что лет двадцать у нас в запасе есть, а через двадцать лет Риан готов был бы перенять корону из отцовских рук.
Судьба ссудила иначе.
Мой сын слишком молод, чтобы взять на себя управление государством. Нравится или нет, потребуются помощники.