Наоборот, в действии внутреннего человека, в так называемом созерцании Бога, мы различаем познание и любовь. В них начало святой жизни. Этой двоякой деятельностью выражена сущность души. Учителя говорят, что каждое существо живет ради собственного дела. Так как мы не можем постичь сущности иным путем, как через две эти силы, они суть наиблагороднейшее выражение того, что есть в человеке.
Раньше я говорил: добродетель есть только среднее между пороком и совершенством. Любовь же есть основное проявление всех добродетелей, без которой никакая способность не может быть добродетелью. Где бы только человек ни обнаруживал добродетель, там дела добродетели должны быть делами любви, а не человека. Любовь дает всякому хорошему делу силу привести человека к Богу. Ибо любовь, говорит святой Дионисий, такова по природе своей, что превращает человека в то, что он любит. Поэтому человек должен быть таким, чтобы вся жизнь его была любовью. В этом смысле все подвиги похвальны, как внешние, так и внутренние. «Вы должны подняться над добродетелью, тогда узрите в Сионе Господа Господствующих». Так сказал Давид.
Таким образом, созерцание Бога выше добродетелей, как я уже это пояснил: добродетель только середина между пороком и совершенством. Поэтому плод добродетели – та цель, к которой она стремится, никогда не будет достигнута, если душа не станет выше своих добродетелей. Вы можете быть уверены: пока человек как раб себя самого держится за свое «я» в образе своей добродетели, до тех пор не вкусить ему и не пожать плодов добродетели; он никогда не увидит «в Сионе Господа Господствующих», что означает чистое созерцание Божественной Сущности единым взглядом. Но добродетель – и в этом вы можете быть уверены – никогда не достигала такого созерцания!
Тут можно бы спросить: не лучше ли тогда отказаться от добродетели? На это я отвечаю: нет! До́лжно упражняться в добродетелях, но их не иметь! Совершенная добродетель состоит в том, чтобы быть свободным от нее. «Когда исполните все, что можете, – говорит Христос, – тогда скажите: мы – ненужные рабы!»
Это я сказал в пояснение того, как должна душа уйти от всех собственных дел; относительно же вопроса, как она должна потерять собственную сущность, нужно осознать следующее.
У учителей встречается одно такое место: все вещи, созданные Богом, устроены так превосходно, что ни одна не может желать, чтобы ее не было. А между тем душа должна уйти от того, что она есть: этим требует она у духа смерти его. Но чтобы достичь в себе этой смерти, душа должна отречься от себя и всех вещей: она должна так же мало сохранить от мира и от себя самой, как тогда, когда она не была. «Если не умрет пшеничное зерно, то не умножится», – говорит Христос. Умирание есть полное похищение жизни. Итак, будьте уверены, что пока мы еще живем, пока еще живет что-нибудь в нас, до тех пор мы не знаем ничего о смерти! Говорит св. Павел: «Теперь я не живу». Иные понимают эту смерть так, что человек не должен жить ни для Бога, ни для себя, ни вообще для какого-либо творения. Это верно, ибо умирание есть похищение всякой жизни. Но я скажу еще лучше: если бы даже человек и умер для всего, для Бога, для творений, пока Бог найдет какое-нибудь место в душе, где Он мог бы жить, душа еще не мертва, не изошла еще в Ничто своей сотворенной сущности. Ибо умирание есть не что другое, как прекращение всякого «что». Этим я не хочу сказать, что этот вид бытия души обращается в такое же Ничто, каким она была раньше своего сотворения: это обращение в Ничто относится только к сохранению и обладанию.