– Где они? – спрашиваю я.
– Наверное, завтракают, – говорит он.
Я злюсь и пыхчу, мое недовольство по силе сопоставимо с вчерашним удовольствием. Рискну предположить, что она накачала меня не флунитразепамом, а экстази. Обостренные ощущения. Открытость и разговорчивость. Все это не про меня. Я ловлю свое отражение в зеркале коридора и вижу, что мои зрачки до сих пор размером с блюдца.
– Погоди минуту, – Мэтт тянется ко мне, берет мои руки в свои, на нем все еще ничего, кроме полотенца. Я не чувствую никаких электрических зарядов, проходивших по коже прошлой ночью. Но что-то есть. Может, воспоминание о чем-то хорошем пересилило чувство вины, пришедшее утром. Поэтому я не отталкиваю его. – Я знаю, ты была сама не своя этой ночью, но вместе с тобой было чудесно. Ты свободна, и я, в отличие от Грега, тоже свободен. И я порядочный парень. Не держи на меня зла за то, что я воспользовался тобой.
– Ты мной не воспользовался. Это было более, чем добровольно. – Я думаю о том, что должна сказать ему про Антонио, но такая перспектива не вызывает вдохновения. Понимаю, что для него я – отличный улов. Свободная, средней симпатичности, работа хорошая, и повеселились неплохо. Вполне раскованна в постели при некоторой помощи медикаментов. Я вспоминаю эту ночь, обрывки воспоминаний обо всех тех позах, в которых мы занимались сексом. Мы были совсем как парочка подростков, которым первый раз в руки попала Камасутра. Я не могла им насытиться, если я правильно, конечно, помню. Я и сейчас чувствую последствия: пульсацию между ног и боль в ноге. Чувствую, как щеки заливает стыдливый румянец, и отстраняюсь от него.
– Давай сделаем это снова. В следующий раз без наркотиков и сумасшедшей сестры.
Я улыбаюсь, скользнув взглядом по нему и по полотенцу, которое с него вот-вот упадет. Я не хочу портить ему настроение, но сочувствие, отразившееся на моем лице, говорит обо всем, что ему нужно знать.
– Или нет, – сдается он, признавая свое поражение.
– Это не очень хорошая идея.
Я жду в коридоре, пока он оденется. Мы обнаруживаем Элли в обеденном зале. Грег сидит напротив нее. Я иду к их столу, Мэтт следует за мной. Он лихорадочно нашептывает мне предостережения, пока мы идем мимо тур-гидов, мимо попивающих чай и нарезающих бекон иностранцев, которые приехали сюда на каникулы. В воздухе витает теплый аромат хлеба. Пахнет приятно. По-домашнему. За время, пока мы шли, и я садилась на стул, она меня так и не заметила.
– Элли, – со злостью говорю я, но она не отвечает. Вместо этого она продолжает намазывать треугольник сухого хлеба маслом. Я наблюдаю за тем, как она размазывает его таким тонким слоем, что он выглядит идеально, как из рекламы по телевизору. – Элли, – повторяю я, на этот раз громче. – Какого черта ты сделала вчера со мной? – Она продолжает молчать. Я выхожу из себя, ударяю ее по руке. Сила – это единственное, что она понимает. Когда тост вылетает из ее руки, приземляясь в кофе Грега, меня мгновенно переполняет чувство вины и нехорошее предчувствие. Он отклоняется назад, но кофе успевает расплескаться по его тарелке и рубашке.