, соблюдаешь ли ты сам все догмы мусульманской религии?» — «Да!» — решительно ответил Саид-кадий. «Неправда», — сказал я. Удивленный педагог уставился на меня стеклянными глазами. Тогда я начал говорить: «Будучи кадием, нельзя нарушать одно из основных требований священного писания». Он догадался, о чем идет речь. Вместо ответа протянул руку к книгам, лежащим на полке. Взял том Аш-Шафии, раскрыл страницу, ткнул пальцем на строки и положил передо мной. Прочтя то место, где было сказано, что мусульманину дозволено употреблять напитки, но не уточнено, какие именно, ибо мог иметься в виду безалкогольный шербет, я взял Коран, написанный Меликом-Ибн-Ансаром, «Муватта», и показал ему то место, где было ясно сказано: «Мусульманину употребление дымов и напитков, вызывающих помутнение сознания, запрещается».
— Что ответил кадий на это?
— Он стал уверять меня в том, что сам пророк Мухаммед Коран не писал, мол, это сделали его последователи и преемники. Утверждал, что позднее, переписывая Коран, халифы[13] мусульманских вилаетов, а также главы суннитского и шиитского[14] толков, вносили изменения и поправки и таким образом изменили первоначальный текст. Тогда я с возмущением заметил: «Если доверить откровения, продиктованные аллахом своему посланнику, таким, как ты, учителям, можно дождаться искажения всех истин, с признанием идолопоклонства, пьянства и разврата». И тут же поднялся, покинул келью и в тот же день уехал из Араканы.
— Правильно сделал. Араканский кадий — не твердый мусульманин, пусть знает, что есть ученики, которые могут превзойти его.
— Где уж ему быть твердым, — продолжал Шамиль, — если племя его еще недавно пользовалось обрядами огнепоклонничества. В народе ходят слухи, будто он посещает дом гяура — шуринского губернатора, доносит на некоторых односельчан и жителей других аулов.
— Пусть обрушится гнев божий на его испорченную голову! Не удивляйся, брат мой Шамиль… Люди, даже умнейшие, пристрастившись к питию, теряют постепенно дар здравого мышления, а следовательно, и совесть. Они становятся способными на ложь, лицемерие и любую другую подлость.
— Клянусь аллахом! — воскликнул Шамиль. — Когда-нибудь я доберусь до грязных подвалов пьянчуги, перебью сосуды, опрокину чаны с вином, только прежде это нужно мне сделать в доме собственного отца.
— Не горячись, мой юный товарищ, не с этого конца нужно начинать… Уничтожением дьявольского напитка в двух домах ничего не добьешься. На выкорчевывание того, что укоренялось веками, потребуется не один день.
Оживленный разговор друзей прервала вошедшая женщина: