— Тогда пойди попробуй отрезать от ее любимой шерстяной шали кусочек, если удастся, да смотри, чтобы она не набила тебе морду.
— А почему я должна пойти? — возмутилась вторая.
— Не спорьте, пожалуйста, оставьте мою невестку в покое, — взмолилась Залму.
Женщины ушли из комнаты, за ними последовал и знахарь. Прекратили игру музыканты.
Узнав, что дочери стало плохо, Мардахай пошел к ней.
— Папа, наверное, наступил мой час, — сквозь слезы сказала Маазат.
— Что ты, доченька, сердце мое не говорит об этом, и во сне я видел, что черный беркут, распластавший страшные крылья над тобой, отлетел. Тебе будет хорошо, — успокаивал отец, глотая слезы.
— Что же нам делать, брат мой? — спросил Мугад, обращаясь к свату с тревогой в голосе.
— Я знаю лекарство, которое ее сразу вылечит, — сказал Мардахай.
— Так говори же, я не остановлюсь перед любой ценой.
Мардахай склонился к уху Мугада. Мугад в свою очередь стал шептать что-то на ухо Залму. Затем все поднялись, вышли из комнаты, оставив умирающую одну.
Время было далеко за полночь. В доме остались гости, которые приехали издалека. Они тоже были уложены в других комнатах. Тихо, крадучись, подошла Залму к двери, за которой мирно уснули новобрачные. Она постучала. Юнус проснулся, вскочил, открыл дверь.
— Сын мой, это я.
— Что тебе надо, мама?
— Маазат умирает.
Слова эти словно ледяной водой обдали Юнуса.
— Где? Как? — вскрикнул он, врываясь к тьму узкого коридора.
— Там, на кухне, — ответила Залму.
Юнус, распахнув дверь, вбежал и склонился над женой.
Он взял ее голову в обе руки, приподнял. Слабый свет сальника осветил ее белое, осунувшееся за несколько часов лицо.
— Маазат, любимая, что с тобой, ты не отравилась?
— Нет, — качнув головой, ответила женщина. Широко открыв бархатистые глаза, полные слез, она посмотрела на мужа.
— Горлинка моя, может быть, тебе дали яд?
— Нет, я ничего не ела.
— Но ведь на тебе лица нет…
Маазат вновь закрыла глаза.
— Послушай, может быть, все изнутри исходит, от переживаний?
— Изнутри, — слабым голосом повторила жена.
— Золото мое, казна бесценная, я ведь не виноват ни в чем, ты сама затеяла все.
— Ты о чем? Нет, Юнус, не от этого меня скрутило, — сказала Маазат, вновь открывая глаза.
Но Юнус не поверил. Он поднял ее с подушки, стал осыпать поцелуями, приговаривая:
— Успокойся. Ты мне дороже всех на свете. Ни на кого я тебя не променяю. Утром же отправлю ту, — он кивнул головой в сторону спальни.
— Ты с ума сошел, — строго посмотрев на мужа, сказала Маазат. — Что скажут люди?
— Мне нет дела до людей.
— Как можно так обойтись с невинной?