Бедуин, хозяин верблюдов, на которых ехал Шамиль со своим семейством, воскликнув: «Бисмиллах!», — въехал в ворота священного города. Он повез своих спутников к дому губернатора, который любезно поселил Шамиля с семейством в гостинице, пообещав доложить маккашарифу о его прибытии. Это был белый двухэтажный дом с балконом, расположенный в центре города, из окон которого были видны крыши других домов, балкончики, на которых появлялись женщины, закутанные в чадры, лавочки торговцев, мастерские ремесленников и прочих обитателей богатого города.
На второй день Шамиль нанес визит маккашарифу, познакомился с шейхами, имамами и прочим духовенством. До начала обряда он большее время проводил в доме, постясь и предаваясь молитвам.
Но вот подошел канун праздника. Короткая душная ночь уступила место серой дымке рассвета. Город еще был погружен в сладкий предутренний сон, а за стенами уже суетились паломники. Меккинские имамы и шейхи тоже успели прибыть к паломникам.
На восходе зари двукратный пушечный выстрел известил правоверных о начале шествия к священной горе Арафат, где пророк Мухаммед получил откровение от бога. Шамиль, облаченный в специальную белую одежду — ихрам, с женами и близкими пошел, держа зонтик над головой, с толпой паломников.
К полудню многочисленная толпа пришла к священной горе. Вершина и склоны ее вскоре сплошь покрылись белыми, зелеными зонтиками и огромными пальмовыми листами, под которыми хаджии укрывались от солнца. Стоя на коленях, с благоговением смотрели люди на торжественное шествие, под звуки восточного марша, главного шейха Мекки. Поднявшись на вершину, духовный предводитель, облаченный во все белое, стал читать проповедь.
Шамиль вместе с остальными усердно отбивал земные поклоны, повторяя за старейшим:
— Вот я перед тобой, о аллах!
В религиозном экстазе, откинув голову, глядя в небо помутневшим взглядом, бил себя кулаками в грудь старейший седобородый шейх. С раскрасневшегося от жары лица его градом катился пот.
Словно завороженная, глядела толпа на шейха. Слезы умиления лились из глаз некоторых. И взоры Шамиля были прикованы к божьему посреднику. Но вдруг он отвел взор в сторону, и лицо его исказилось гневом. Там, у подножия, в стороне стоял молодой араб. В оскаленных зубах он держал кальян. Рядом с ним стояли две аравитянки, темные глаза женщин сияли усмешкой. Неприятное чувство сжало сердце Шамиля. Оно усилилось, когда он увидел группу молодых меккинцев, праздно шатающихся недалеко от горы со своими подружками. Ему хотелось подойти, сорвать чалмы с голов молодых людей и отхлестать их белыми полотнищами по лицу.