Подняв свою шашку, он хотел побежать дальше, но, покачнувшись, едва устоял на ногах. Обернулся, ожидая врага сзади. Камень, брошенный кем-то, раздробил ему ключицу над штыковой раной. В глазах у Шамиля потемнело. Он почувствовал, что силы покидают его, деревенеют ноги.
— Вот и конец. О аллах!
— Я аллах, я аллах! — вдруг услышал он рядом, за своей спиной.
Этот голос принадлежал Саид-кадию, и он вернул силы Шамилю. Слабеющей кистью сжал он рукоятку окровавленной шашки. Страшный, как у загнанного зверя, горящий гневом взгляд его остановился на араканском кадие. Тот дрогнул и, побледнев, попятился к солдатам.
Не нашлось среди них больше храбрецов, желающих стать на пути человека, казавшегося чудовищем.
Шатаясь, как пьяный, из стороны в сторону, Шамиль подошел к обрыву и, только здесь свалившись, покатился вниз. Никто не сомневался в том, что это движение было последним в его жизни…
В этой же лощине прятался совсем юный мюрид, который, сделав из сакли такой же удачный прыжок через штыки вслед за Шамилем, все время бежал за ним, и только в последний миг, когда Шамиль встретился с солдатом, юноша метнулся к лощине и там затаился в зарослях шиповника. Это был гимринский муэдзин.
Когда стемнело, услышал муэдзин стоны и подполз к раненому.
— Шамиль! Ты жив?
Шамиль узнал юношу.
— А, Ризван… Нас никто не преследует?
— Слава аллаху, нет.
— И все-таки тебе лучше уходить.
— А как же ты?
— Обо мне заботиться не надо, я уже мертвец, — едва шевеля губами, сказал Шамиль.
— Пока будешь дышать, я не уйду.
Шамиль хотел повернуться на спину. Корчась от боли, закашлял, изо рта потекла кровь.
— Пить…
Ризван на корточках сполз к речушке, зачерпнул папахой воду. Сделав несколько глотков, Шамиль откинулся, вновь закрыл глаза.
Ризван спустился в ущелье, под скалой нашел нору, в которой прятались пастухи во время дождя, вымел ее пучком сломанных ветвей кустарника и вновь вернулся к раненому.
— Шамиль, здесь оставаться опасно, там внизу есть убежище, я потащу тебя туда.
— Не трогай, не могу шелохнуться.
— Я осторожно…
Ризван снял с себя черкеску, подложил ее под раненого и волоком потащил.
Шамиль, видно, потерял сознание, он не реагировал на толчки.
С трудом удалось Ризвану втащить его в нору. Сделав дело, молодой человек облегченно вздохнул, сел у входа, вытер пот со лба рукавом рубахи.
Предвечернюю тишину никто не нарушал. Только речные лягушки издавали печальные звуки.
— Пить, — попросил Шамиль, придя в сознание.
Снова сполз к реке Ризван, зачерпнул папахой воду, снова поднес раненому. Когда стало совсем темно, Ризван вполз в нору, лег рядом с Шамилем и всю ночь не смыкал глаз. Он читал предсмертную молитву над умирающим.