— Я, ну… Покупала их у путешественников. Для коллекции. Томсен смотрит в недоумении.
— Ты коллекционировала мои журналы?
— У меня есть все выпуски.
— Может, мы немного чудачки, — говорит Нора, — но Альманах много значил для нас. У нас не было ничего похожего, никто не пытался устанавливать контакты. Может быть, были и другие исследователи, но когда они находили что-то интересное, чертовски уверена, что они не делились этим с миром. Надо быть сумасшедшим, чтоб этим заниматься.
— Для нас это были не просто новости, — говорит Джули. — Это было… как артефакт из другой вселенной. Вселенной с другими правилами. С другими возможностями.
Томсен оглядывается назад и снова смотрит вперёд, в пространство между ними. Смущение уступает место более глубоким эмоциям. У неё сжимается горло. Она забирается на водительское сиденье, пристёгивается и сидит, глядя на огромное лобовое стекло. Затем щелкает несколькими выключателями, проверяет несколько датчиков и поворачивает ключ. Старый двигатель — или какое-то другое приспособление, установленное её отцом — несколько раз кашляет, просыпаясь от долгого сна, затем с рёвом оживает, наполняя воздух громыханием дизеля и неожиданным ароматом.
— Это что… — Джули принюхивается. — Картошка фри?
— Овощное масло, — отвечает Томсен. — Отходы из фритюрницы.
— Ого, — смеётся Нора. — Я не чувствовала запаха картошки фри с… — она на секунду задумывается. Несколько раз моргает. Улыбка сползает с лица. — Не знаю. Даже вспомнить не могу, — она поворачивает кресло лицом к лобовому стеклу и фиксирует его в этой позиции.
Я смотрю на М и вижу на его лице такое же странное выражение. Он смотрит Норе в затылок с серьёзностью, которую я редко вижу на его весёлом лице.
Мы падаем на диваны, когда дом на колёсах начинает движение, и пока мы едем по Бруклин Авеню, тень сползает с лиц М и Норы, но задерживается в моём сознании. Я смотрю на Джули и вижу, что она вся в своих заботах, о некоторых из них я могу догадываться, некоторые остаются тайной, и внезапно осознаю тот факт, о котором частенько забываю: я не один запер свои двери. У всех вокруг полно скрытых страданий, но у меня перед глазами всегда стоят только мои собственные. Что находится в их запретных чердаках? В их заколоченных подвалах? Их монстры такие же, как мой?
Джули смотрит в боковое окно, не замечая моего пристального взгляда, поэтому я рассматриваю её лицо и фигуру, от спутанных волос до грязной одежды, свежих ран и старых шрамов. Несмотря на мои романтические полёты фантазий, она не безупречный ангел. Она — не стандарт совершенства, с которым можно себя сравнивать. Я вспоминаю её приступ ярости в Детройте, когда она не моргнув пристрелила троих, её ледяной взгляд, когда она выстрелила в Эйбрама сначала один раз, потом второй, и была готова сделать третий выстрел. Я вспоминаю все её рассказы о наркотиках, о бритвах и уличном сексе вслепую — о всех гадких поступках, которыми она не побоялась со мной поделиться. Боялся ли я услышать её? Я знал эту женщину по-настоящему, или нарисовал себе образ, который меня вдохновил? Идеализировал ли я её недостатки, причинял ли ей боль, устраивая великодушные спектакли и весело опуская то, что не мог приукрасить?