До самого отъезда из Москвы любовался Амброджо русскими женщинами, их красотой: розовощекие, глазастые, а уж такие веселые, что послу венецианскому, глядя на них, самому хотелось смеяться.
Москву Контарини, посол дожа венецианского, покидал с сожалением…
Сентябрь на Руси листопадом именуют. В тихий погожий день едва слышно потрескивают, отделяясь от ветвей, листья и, кружась, медленно опускаются на землю. Обнажаются деревья, стелют на землю пестрый ковер.
В многоцветье лес: коричневый, зеленый, багряный.
В сентябре по деревням и селам крестьяне выжигают утолоченное стадами жнивье и запахивают зябь на весну. Редкой щетиной пробивается на черном поле рожь, дожидается снега.
С утра и допоздна висит над деревнями и селами перестук цепов и пахнет обмолоченным хлебом.
Но в Угличе и Волоцке не этим жили. В княжеских и боярских палатах суетно укладывали в кованые сундуки меха и одежды, скатывали заморские ковры, прятали в ларцы драгоценности.
На хозяйственных дворах выкатывали из-под навесов кареты и колымаги. Кузнецы перетягивали шины колес, проверяли телеги, перековывали коней.
Потом загружали телеги, увязывали, накрывали вычиненными шкурами. Наконец в один из первых морозных дней княжеские поезда тронулись в дальний путь.
А через неделю в сопровождении трех сотен служилой челяди выехали и сами князья Андрей и Борис.
Направлялись братья великого князя в Новгород Великий, но в пути прознали, что государь московский уже вершит свой суд над крамольными новгородскими боярами.
И тогда Андрей и Борис повернули поезда в Великие Луки, поближе к литовскому рубежу. Здесь, они были уверены, получат покровительство Казимира, тем паче что он уже выделил на прокорм княжеских семей и челяди городок Витебск.
Едва тревожная весть докатилась до Москвы, Иван Третий созвал Думу.
Бояре были озабочены, и никто не подал голоса в защиту мятежных князей. Только глуховатый старец князь Стрига-Оболенский, шамкая беззубым ртом, протянул:
- Токмо без крови, государь. Не надобно крови!
Подняв пять сотен отборных дворян и взяв с собой воеводу князя Холмского, Иван Третий выехал вдогон братьям.
Ехали спешно, коням и людям редко давали отдых, по многу верст не слезали с седел.
Впереди, рядом с трубачом, везли княжескую хоругвь, символ власти.
Скакали бок о бок кони великокняжеский и Холмского. Иван говорил редко, князь тоже больше молчал. Но мысли были одни: не упустить мятежных князей, чтобы рубеж русский не перешли. Иван Третий, качая головой, сказал:
- Унижение какое, князья русские за рубежом хлеба и милости намерились просить. Стыдоба! Прознал бы про это отец наш, великий князь Василий! Не довел до этого Господь!