— Да кто ж его возьмет-то? — спросила Даша.
— Возьмут, возьмут и еще спасибо скажут! Я уже договорилась. Один так обрадовался, что вот эту бутылку вина мне подарил.
— Женщине — вина? — удивилась Катя.
— Да, а что? Сперва коробку конфет вынес, а я сказала ему, что конфеты детям и девушкам дарят. Тогда он спросил, чего бы я хотела. Вот я и говорю: я старая женщина и всю жизнь на Кавказе жила, если у тебя есть бутылка хорошего вина, можешь подарить.
— Так это то самое вино, которое мы пьем? — улыбнулась Катя.
— Молодец, правильно догадалась, — кивнула Клава.
— Как же ты могла взять вино, не зная, согласится ли Гоша у них работать?
— Не первый год я в этом доме. Согласится он, я знаю.
— Ой ли? — картинно протянула Даша, и три пары глаз уставились на молчавшего Гошу.
— Баба Клава, а конфеты он забрал? — спросила Сашенька.
— Конечно, нет. Откроем коробку после ужина, к чаю.
— Ну, в таком случае я, пожалуй, соглашусь… — не очень уверенно произнес Гоша.
— Как это пожалуй? — возмутилась Клава. — Я в прошлый мой выходной специально для тебя прибралась в моей халупе, постель приготовила, простыни стираные, крахмальные, одеяло и подушки на солнце прожарила, а ты говоришь — пожалуй!
— Прости, не так выразился. Я поеду… Спасибо тебе, Клава.
Катя допила свой бокал и задумчиво произнесла:
— Хорошее вино, не хуже французского.
— Как вы можете так говорить, Екатерина Викторовна! Грузинское вино — самое лучшее, если его не в Москве разливали, — возмутилась Клава.
В четверг в середине дня у Кати мелодично запел мобильный. Она схватила его и выскочила в коридор.
— Слушаю!
— Здравствуй, любимая, — услышала она голос Андрея. — В пятницу вечером прилетаю, буду до конца воскресенья. Возражений нет?
— Только одно: долго ждать.
— Постарайся дождаться, хорошо?
— Я буду очень стараться. Целую…
Господи, как теперь дожить до конца пятницы!
Катя никогда не спрашивала Андрея, каким образом ему удается вырваться к ней, что он говорит на работе, что сообщает Данусе, не подозревает ли она измены, как он объясняет субботние или воскресные отлучки из дому. Он тоже ни разу об этом не заговаривал, не упоминал ни имени жены, ни обстоятельств, при которых ему удавалось безболезненно — или нет — появляться в Москве. По молчаливому согласию оба избегали разговоров о, так сказать, технических подробностях их встреч. Когда однажды Елена Андреевна спросила ее об этом, Катя смутилась, но постаралась объяснить матери:
— Понимаешь, мам, ведь мы на самом деле погрязли в грехе, как сказал бы батюшка, будь я верующей и приди к нему на исповедь. Неужели мы к тому же еще должны унизиться до обсуждения подробностей нашего обмана? Нет-нет, только не это!