Мой синий вьюнок вскоре увял, я его выбросил и жевал теперь сорванную веточку бука, вкус ее был горький и пряный. У железнодорожной насыпи, отгороженной высокой решеткой, возле моих ног прошмыгнула зеленая ящерка, и тут мальчишеский задор снова проснулся во мне, и я не стал стоять на месте, а побежал, подкрался и выждал, пока теплое от солнца боязливое существо не оказалось в моих руках. Я посмотрел в его блестящие маленькие глаза, сверкавшие как благородные камни, и почувствовал отзвук знакомой радости от удачной охоты, ощутил сильное скользкое тельце ящерки и ее жесткие лапки, которые сопротивлялись моим пальцам, упирались в них, стараясь выбраться. На этом все мои радости закончились, и я не знал, что мне делать с плененной ящеркой. Это ничего мне не давало, былого счастья я не испытал. Я нагнулся к земле и раскрыл ладонь, ящерка удивленно помедлила, энергично раздувая бока, и мгновенно исчезла в траве. По блестящим на солнце рельсам мимо меня прошел поезд, я посмотрел ему вслед и в тот же момент почувствовал, что никакие радости меня здесь больше не ждут, и я искренне захотел уехать с этим поездом далеко-далеко.
Я огляделся, нет ли поблизости станционного смотрителя, и так как кругом не было ничего ни видно, ни слышно, быстро перемахнул через пути и вскарабкался с другой стороны на высокую рыжую песчаную скалу, в которой то тут, то там виднелись черные от пороха дыры, оставшиеся еще со времен строительства дороги. Путь наверх был мне знаком, я ухватился за живучие, но уже отцветшие ветки дрока, похожие на веники, красный известняк пах сухим солнечным теплом, горячий песок сыпался мне в рукава, и когда я взглянул выше себя, то с удивлением увидел, что над вертикальной стеной близко-близко висит теплое яркое небо. И вот я оказался уже наверху, смог опереться о каменистый край вершины, подтянуть колени, ухватиться за тонкие колючие стволы акаций и ощутить поднимающийся по склону вверх травяной покров.
Эти тихие маленькие заросли, а под ними, в ракурсе сверху, отвесная крутизна, и внизу бегают железнодорожные вагончики, раньше это было мое самое любимое место в городе. Кроме жесткой, одичавшей травы, которую никто никогда не косил, здесь росли еще низкие бесформенные кусты шиповника и несколько жалких, занесенных ветром акаций, сквозь тонкие резные листья которых светило солнце. На этом островке, который и сверху был отделен от мира рыжей полоской скалы, я часто прятался раньше, играя в Робинзона, одинокий островок был ничейный, принадлежал разве что тем, у кого хватало мужества и приключенческого запала завоевать его, карабкаясь вверх по откосу. Здесь двенадцатилетним я выбил на камне резцом свое имя, здесь я впервые прочел когда-то библейский рассказ «Роза фон Танненбург» и сочинил детскую драму в стихах, в которой рассказывалось о храбром главаре исчезнувшего племени индейцев.