Его спрашивали, как идут дела. «Спасибо, понемножку», — говорил он, но сам не задавал встречных вопросов. Люди интересовались, не причинило ли ему вреда последнее наводнение или перебои с водой. «Спасибо, особенно нет», — отвечал он и не спрашивал, в свою очередь: «А у вас как?»
По производимому впечатлению, забот у него было в избытке, но также было понятно, что делить их с другими он не привык.
В то лето у меня вошло в привычку довольно часто общаться с человеком, моловшим мраморную муку. Я заходил, чтобы просто коротко поболтать, во двор или в прохладное сумрачное помещение, где гладкие стальные ленты ритмично поднимались и опускались, скрипел и сыпался песок, у шлифовального станка стояли молчаливые мужчины, а под полом плескалась вода. Я смотрел на колеса и ременные приводы, садился на каменные козлы, бесцельно катал подошвами деревянный валик и слушал, как скрипят под ним мраморные крошки и осколки, как плещется под полом вода, закуривал сигару, наслаждался какое-то время тишиной и прохладой и снова убегал. Хозяина я почти никогда не видел. Но если мне хотелось увидеть его, а мне часто того хотелось, я входил в небольшой, полный таинства дом, тщательно вычищал у порога сапоги и тихонько покашливал, пока вниз не спускался господин Лампарт или его дочка. Она открывала дверь в светлый зал, предлагала мне сесть или даже подносила стакан вина.
И я садился за массивный стол, глоточками пил вино, крутил пальцами, оттягивая время, дожидаясь, когда заладится разговор, но ни хозяин, ни его дочка — только изредка они присутствовали вместе — никогда не начинали его, и мне казалось, пока я сидел напротив, что в этом доме нет такой темы, какая могла бы стать предметом разговора. Через полчаса, когда беседа давно бы уже могла состояться, у меня, несмотря на все мои старания, стакан оказывался пустой. Второго мне никогда не предлагали, просить об этом мне не хотелось, а сидеть просто так перед пустым стаканом мне было как-то неуютно, тогда я вставал, протягивал на прощание руку и надевал шляпу.
Что касается дочки, то сначала я даже как-то не заметил, насколько она похожа на отца. Высокого роста, прямая, с темными волосами, с тусклыми черными глазами, как у него; такой же прямой и четко очерченный нос, спокойный красивый рот. Она и ходила точно так же, как он, насколько женщина может иметь походку мужчины и его же доброжелательный и серьезный голос. Она протягивала руку в такой же манере, как и ее отец, так же выжидала, прежде чем что-то сказать, и давала на равнодушные, заданные из вежливости вопросы такие же короткие и деловые ответы, в которых сквозило легкое удивление.