— Ну. Некоторые совсем совесть потеряли. Вон Семкова Агата, как взяли, так через месяц уже с другим забегала. Отказалась, говорит, от врага народа. Или Тэкля из Кожанов. А я не могу так. Как это я откажусь? От своего мужика? Может, моя ожиданка ему где поможет. А то гляди — еще и выпустят.
— А что, кого-нибудь выпустили? Кто-нибудь вернулся?
Тетка отрицательно покачала головой.
— Не-а. У нас не слыхать было. Может, где и выпускали, а у нас никто не вернулся. Всех где-то там позамучили.
Может, и не надо, чтобы выпускали теперь, по войне, не в лад со своими чувствами подумал Азевич. Вон Войтешонка выпустили, а что с того толку? Хорошо еще, что не побежал к немцам, инвалид все же. А если бы был здоров, разве ему удалось бы увернуться от службы в полиции? Нет, те, кто там побывал, уже бесполезны для советской власти.
Ну а эта тетка?.. Сама в лагере не побывала, но потеряла мужа. И гляди — выхаживает его, одного из тех, кто в то время не только бил жернова...
Трудно ему было понять все это, правда, он и не слишком старался проникнуть в каверзные загадки жизни. Хватало ему нынешних, военных загадок. И самой большой из них была его собственная нерешенная судьба-загадка — как быть, куда податься?
Притомившись от разговора с теткой, он вскоре уснул. Приснился ему какой-то нелепый, ужасный сон. Привиделось, будто он расхаживает по огромному, во все поле, цветнику из пионов, похожему на тот, что был когда-то у соседа-бухгалтера. Ему, в общем, тепло и хорошо, но почему-то тревожно, неясное беспокойство владеет его чувствами. Он медленно переходит цветущее поле и выходит к оврагу, на дне которого, знает, должен протекать ручей. Но вместо ручья видит там стоячий кровавый пруд; кровавые потоки стекают с голых склонов оврага, руки его тоже в крови, он хочет вытереть их об одежду, но только пачкает ее. И тут с конем Белолобиком появляется его отец, он молча отдает сыну повод, а сам легко поднимается в воздух и, удаляясь, летит над оврагом. А на той стороне оврага появляется нацдем Дорошка. В белой одежде, словно деревенский дед, он простирает над оврагом длинные руки и громовым голосом вещает что-то. Смысла его слов Азевич не может понять, ему становится страшно, он хочет уйти отсюда. Но тут оказывается, что Дорошка просит-взывает о помощи, хочет с того берега перебраться на этот и не может. Азевич пугается, делает во сне волевое усилие и просыпается.
Сны он видел нечасто, а проснувшись, просто не помнил их. Но этот не мог не запомниться и очень не понравился ему. К чему приснился Дорошка? Что значил кровавый овраг, через который тот не мог перебраться? Азевич не слишком понимал несчастного нацдема, хотя в душе и не питал особой вражды к нему. Чувствовал, что Дорошка — вроде неплохой человек, а за что его арестовали, кто знает? Может, были причины, а может, и нет. Во всяком случае, теперь, по прошествии лет, Азевич сожалел о его аресте, но что он мог тогда сделать? Защитить его не было возможности, погубить — раз плюнуть.