Василий Демьяныч в первый же день приезда из Углича строго-настрого наказал:
— Коль чадо не примешь, то уйдешь, Секлетея, в монастырь.
Секлетея пригулыша приняла, да так, что любовь её к Олесе стала глубокой и необоримой.
Василий Демьяныч частенько отлучался из города по своим торговым делам. Уезжая, всегда Секлетее говорил:
— Дочь пуще глаз береги.
Секлетея берегла, ни на шаг от себя не отпускала, но как-то крепко застудилась, легла под образа и скорбно молвила:
— Никак, смертушка приходит. Вся грудь огнем горит.
Говорила она хрипло и утробно кашляла.
— Надо бы к знахарке, — участливо молвила Олеся.
— Надо бы, доченька, но Харитонка и Митька, сама ведаешь, с отцом уехали. А мне уж не дойти, мочи нет.
— Так я добегу, матушка! Где знахарка живет?
— На Покровской… Да токмо нельзя тебе со двора. Народ-то всё бедовый, особливо ухари-молодцы. Помнишь торг?.. Помолись лучше за меня, доченька, видно Бог к себе зовет.
Но Олеся первый раз ослушалась. Выскочила из избы — и на Покровскую. А тут (вот что значит судьба!) — Лазутка с возком. Увидел Олесю, спрыгнул с коня, обрадованно молвил:
— Здравствуй, Олеся Васильевна. Куда бежишь, будто на пожар.
— На Покровскую к знахарке. Матушка занемогла.
— К старушке Меланье, поди?
— К ней, наверное. Имечко её не ведаю.
— К ней, одна она на Покровке. Садись в возок. Садись, не стесняйся. Да вон и дождь расходится.
Олеся уселась в крытый летний возок, а Скитник глянул на небо, по коему наплывала с юга черная, зловещая туча. Вскоре подул неистовый шальной ветер, ослепительно вспыхнула змеистая молния, и тотчас раздался резкий оглушительный гром. Непроглядный ливень обрушился на Ростов.
Лазутка покинул коня и забрался в возок, в коем напугано съежилась Олеся.
— Надо малость переждать.
— Какая адская гроза, — пролепетала девушка и перекрестилась.
Вблизи страшно полыхнула молния, и также страшно ударил трескучий, яростный гром.
— Ой! — и вовсе перепугалась Олеся и невольно прижалась к Скитнику. Тот легонько обнял её за плечи, принялся успокаивать:
— Да ты не бойся, лебедушка. Сия гроза скоротечная, быстро уйдет.
Лазутка обнимал девушку, касался щекой её лица, чувствовал её горячее трепетное тело и молчал, радуясь нежданной встречи.
Молчала и Олеся. Испуг её исчез. Прижавшись к Скитнику, она забыла обо всем на свете. Душа её пела, наполнялась невиданным до сих пор чувством — захватывающим, блаженным. Как хорошо с этим ямщиком, какие сильные и нежные его руки. Так бы и сидела, сидела веки вечные.
— Олеся… Лебедушка ты моя.
— Что? — сладостно выдохнула Олеся, и закрыла глаза, ожидая новых ласковых слов.