. Потом Хейнкель стал расспрашивать Путивцева о том, чего стоят, по мнению русских летчиков, его самолеты.
Путивцев не был готов к этому разговору сейчас. Однако кое-что он мог сказать. Хейнкель слушал молча, изредка только задавал короткие вопросы. Они сводились к тому же — к плоскому штопору.
Путивцев сказал все, что знал о плоском штопоре. Когда он заявил, что во время испытаний действовал вопреки инструкции и это позволило ему вывести самолет из плоского штопора, Хейнкель этим заинтересовался.
— Я познакомлю вас с моим летчиком-испытателем Видером. У него есть тоже соображения на этот счет. А вы не попадали во флаттер? — неожиданно спросил он.
— Нет, я не знаком с этим явлением…
За большим зданием с трубой — тепловой электростанцией — показались главные ворота завода «Мариене».
Увидев их машину, вахман тотчас же поднял шлагбаум, и они въехали на территорию. Здесь было опрятно, чисто. Цехи располагались довольно далеко друг от друга. Перед конструкторским бюро, куда они подъехали, цвели молодые яблони.
Хейнкель провел Путивцева по всему конструкторскому бюро, познакомил с сотрудниками. Пантелей Афанасьевич ловил на себе любопытные взгляды. Еще бы — большевик! Живой большевик из России! С ним были отменно вежливы. Невольно и Путивцев стал говорить в подобающих случаях «данке», «битте»… И Юра поддел его: «Вам надо было, Пантелей Афанасьевич, не в авиацию, а в дипломаты подаваться».
— Куда теперь желаете, господин Путивцоф? — спросил Гестермайер.
— На аэродром, к машинам…
— Я очень рад, что русский гость выражает такое желание. Дело прежде всего. Едем на аэродром, — сказал Хейнкель.
«Мариене» был молодым заводом. И строительство аэродрома еще не закончили. У ангара нашили бетонные плиты, но протяженность их была мала для взлетной полосы. На зеленом поле стояли всего три машины, среди них Путивцев сразу узнал модернизированную модель «Хейнкеля-37». Такую же горбоносую, как предшественница.
На аэродроме Хейнкель представил Путивцеву летчика-испытателя Видера. У пилота было открытое, загорелое лицо и приятная, мягкая улыбка, которая вдруг напомнила Пантелею Афанасьевичу брата, Михаила.
Уже через пять минут после знакомства Видер говорил Путивцеву:
— Абсолютно точно. Когда «Х-37» входит в плоский штопор, то похож на взбунтовавшегося коня, не слушается поводьев. Но новая модель лучше. При взлете держать только надо крепче ее рулями — рыскает. А из пике выходит замечательно.
Видер не расхваливал товар, как это водится, а говорил правду о машине. И Пантелею это понравилось.
Решили, что первый полет совершит Видер.