— Там есть «Мариене»… — сказал Гестермайер. — Завтра утром мы будем ехать туда. Я приеду отель в восемь тридцать.
Судя по тому, куда указал Гестермайер, «Мариене» находился за большим зданием с трубой.
Отель, в котором они поселились, стоял на берегу залива.
Две лестницы, справа и слева, вели к самой воде. Внизу, вокруг фонтана, — небольшой фруктовый сад. Цветущие деревья источали приторно-сладкий аромат. Вдоль залива, под развесистыми ивами, петляла прогулочная пешеходная дорожка. Она упиралась в причал парома — «фээрэ», как назвал Юра, и Путивцев несколько раз повторил: «Фээрэ, фээрэ… фээрэ», стараясь запомнить.
К сожалению, ресторанчик в отеле не работал, вернее, кроме спиртного, там ничего нельзя было уже достать. Пришлось доесть подсохший Анфисин пирог и запить немецким пивом.
…Пантелей Афанасьевич утром проснулся около семи, и первое, что он услышал, был колокольный звон. Этот мелодичный, приглушенный влажным весенним воздухом звон сразу напомнил ему, что он за границей.
Пантелей Афанасьевич умылся, растолкал сонного Юру. Тот попытался снова натянуть на себя одеяло, но Путивцев стащил его со словами:
— Юра! Подъем!
Топольков обозлился:
— Пантелей Афанасьевич, я — сотрудник Народного Комиссариата иностранных дел, а не ваш солдат, и вы не имеете права…
— Не солдат, а красноармеец, — поправил Путивцев. — Однако пора вставать и сотрудникам наркомата, — вежливо, но твердо проговорил он.
Через десять минут Пантелей Афанасьевич, а за ним Юра бежали по пешеходной дорожке вдоль залива, Юра, пыхтя, на несколько шагов сзади, а Путивцев впереди, жадно вдыхая нежный приморский прохладный воздух.
— Пантелей Афанасьевич, не могу больше, — простонал Юра.
И Путивцев понял: действительно не может.
— Не стоять, — скомандовал он. — Перешли на шаг… Вот так… Хорошо… Расправь плечи, дыши глубже… Пошли обратно.
— Это в первый и последний раз, — сказал Юра, держась за сердце. — Я ведь освобожден от воинской повинности по состоянию здоровья…
— Твоим здоровьем, Юра, займусь я, — пообещал Путивцев.
— Вы лучше посмотрите наверх, — сказал Топольков язвительно. — Пока мы тут бегали, как зайцы, немцы уже приехали, ждут нас, а мы даже не одеты…
С Гестермайером был еще какой-то господин, низенький, с большим крючковатым носом, в старомодном сером костюме, в растоптанных ботинках. Когда Гестермайер представил его: «Эрнст Хейнкель!» — Путивцев не поверил своим глазам.
Хейнкель обратился к Путивцеву на немецком языке с обычными словами приветствия. Говорил он быстро, и Пантелей из его речи понял только одно слово — герцлих